Сказка о пустоте

Про первые показы фильма "Брат" часто вспоминают — мол, ощущение было такое, будто стена у кинотеатра рухнула. О том, что увидели зрители в герое Алексея Балабанова 20 лет назад и что поняли о нем за это время, размышляет Юрий Сапрыкин

Он появляется из ниоткуда — влез на пригорок, отряхнулся, осмотрелся, спросил, что за песня, и понеслось. Мы знаем, что его отец был рецидивистом, а сам он только что вернулся с войны. Еще у него есть мама и брат. И когда он на рыбалке ногу проколол, брат его 10 километров тащил домой, а когда он сома испугался, брат над ним смеялся.

Пресловутая формула "Сила в правде" еще не произнесена с экрана, но сила первого "Брата" заключалась именно в ней, в достоверности, в узнавании — да, постсоветское кино наконец нашло фокус и глубину резкости, чтобы передать все, как на самом деле. Магазины, где продают жвачку вперемешку с компакт-дисками, бомжи у костра на кладбище, девицы в косухах на рейве, фиолетовые бандитские спортштаны — "Брата" можно резать на кусочки для визуальной энциклопедии 90-х.

Популярность фильма легко измерить по количеству крылатых фраз, и оба "Брата" по этому показателю недалеко отстают от фильмов Рязанова или Гайдая — но про цитаты из "Брата" не получается сказать, что они ушли в народ, скорее они из народа пришли. Балабанов не только нашел точные детали одежды и интерьера, он как будто составил сценарий из мельчайших кубиков коллективного бессознательного.

Ему потом много предъявляли за эти фразы, ксенофобские и хамские — но как еще должен говорить в 1997 году человек лет 20 от роду, у которого отец-рецидивист, и сам он только что с войны, и вообще он вылез из ниоткуда. Кирдык вашей Америке, и все тут.

Данила Багров спасается от бандитов, запрыгнув в кузов грузового трамвая, это странное средство передвижения потом не раз еще появится в кадре. Внутри трамвая как будто выпилили прямоугольную дыру, сквозь это зияние видно город. Город тоже пуст, люди появляются только (как стало принято говорить спустя 20 лет) в общественных пространствах — на рынке, на рок-концерте, у бомжатского костра на кладбище.

Но обычные улицы безлюдны, если окажешься на линии полета бандитской пули — точно подстрелят. В городе, как и в трамвае, как будто было что-то важное, а потом это убрали.

Про Данилу Багрова мы мало что знаем не потому, что он или авторы что-то скрывают — он тоже в каком-то смысле пуст. Судьба, время, социум поместили его в точку времени и пространства, где он к 20 годам остался почти что чистым листом, на нем указаны имена ближайших родственников, несколько прописных моральных истин ("слабых надо защищать"), несколько врожденных социальных инстинктов ("я евреев как-то не очень") и название любимой группы ("Наутилус Помпилиус"). Эта пустота его пока не беспокоит, от нее легко.

Есть еще полученные в армии умения: он может собрать на коленке гранату или смастерить глушитель из бутылки "Спрайта"; в сочетании с простыми контурами его души эти навыки позволяют ему стать идеальным, сверхэффективным орудием. В сущности, что такое его фирменная невозмутимая пальба во все стороны? Это самое быстрое движение к цели, у которого срезаны все этические углы; простейшее решение для любой задачи, он как пуля, которая летит по прямой.

Для необыкновенной популярности "Брата" и Данилы Багрова (фильм выходит в 1997-м, когда у кинотеатра не надо специально разрушать стену, она и так разваливается, но за несколько месяцев его посмотрели все) есть много причин, не последняя из них — пересекающее социальные границы обаяние Сергея Бодрова-младшего, но дело не только в его улыбке: очевидно, зрители узнали в нем себя, вопрос лишь в том, что именно они в нем узнали.

В 2002 году снимавший тогда "Олигарха" Павел Лунгин говорил в интервью "Искусству кино", что Данила — наследник "Красных дьяволят", ангел социальной мести, который пришел расправиться с богатыми: этот ресентимент, по мысли Лунгина, и стал близок зрителям. Но Данила целится в бизнесмена с той же готовностью, что и в рядового бандита, и в нерадивого мужа, с той же нерассуждающей готовностью он застрелил бы и случайного прохожего, окажись он на линии движения пули.

Классовая вражда отсутствует в его простой ценностной сетке, где важно лишь разделение на своих и чужих, и за вычетом Татарина, который всегда свой, потому что брат, это разделение всегда устанавливается случайно, по ситуации. Подворачивается под руку, как проезжающий мимо грузовой трамвай.

Сквозь трамвай видно город, через отсутствие, зияющее в фигуре главного героя, тоже можно различить какой-то фон. Он постоянно присутствует в фильме, зрителям 97 года про него специально объяснять не надо, когда Данила отшучивается — мол, в штабе отсиделся, писарем,— всем понятно, о чем речь. Это война в Чечне, одна из родовых травм нового российского государства, о которых не принято вспоминать 20 лет спустя.

Это война с жестоким врагом, который повсюду, в ней невозможно различить, кто гражданский, кто боевик, она пропитана страхом и бессмысленностью, и непонятно, в чем может заключаться победа в ней (и была ли она). Несколько прописных истин, стремление найти своих и отстреливаться от чужих, раздражающая многих ксенофобская реплика в трамвае — все вывезено оттуда.

В город, где постреливают, Данила привозит войну, где стреляют; это для него не драма, не повод для рефлексии — а естественное состояние. Сквозь проем в душе героя видно войну, она же этот проем и проделала.

В хорошей книге Алексея Иванова "Ненастье" через подобный экспорт войны объясняются все 90-е (или даже все постсоветское время). Герои "Ненастья", пережив опыт предыдущей странной войны в Афганистане, возвращаются домой и обнаруживают, что город высасывает из людей силы, что в городе все слабые, что здесь не на что опереться.

В поисках опоры они инстинктивно воспроизводят структуру и этику боевого братства, так же, как пчелы бессознательно строят соты; это единственная форма, в которой возможна для них жизнь. Обнимая плачущего, только что предавшего его брата, вспоминая, как тот тащил его домой с рыбалки, Данила по-прежнему сидит в окопе: кругом враги, а здесь свои, и неважно какие.

Балабанову крепко досталось за "Брата": за пропаганду насилия, аморализм и чуть ли не фашизм: герой настолько обаятелен, что кажется, будто режиссер полностью на его стороне, что он похлопывает его по плечу — давай, Данила, покажи им всем козью морду. Но, возможно, права Мария Кувшинова, автор образцовой балабановской биографии, разглядевшая альтер эго режиссера в другом персонаже. Немец — один из тех слабых, потерянных, кого в случае чего готов защитить Данила.

Немцу Данила интересен, он может разделить с ним место у костра, но он лучше понимает про силу и правду, он отказывается брать у Данилы деньги, он знает — что русскому хорошо, то немцу смерть. Он понимает, что жизнь сложнее, чем выученные в окопе этические "дважды два четыре", понимает это и Светка, водитель грузового трамвая — даже если муж ее побивает и попивает, это еще не повод палить в него из обреза. Понимает это и Балабанов — и в первом "Брате", при всей его лихости, нетрудно услышать тоскливую, томительную ноту, страх перед наступающей пустотой.

Рассуждения о том, кем был бы сегодня Данила Багров, особенно популярные в связи с конфликтом на Донбассе,— это, как стало принято говорить спустя 20 лет, ни о чем. У Данилы нет ни патриотической, ни революционной, ни классовой сознательности, которая определяла бы его траекторию полета; "свои", которых надо защищать от "чужих", всегда случайны — ими могут оказаться продавец с Апрашки или хоккеист из НХЛ,— и они не всегда так уж рады этой защите.

Возможно, главный урок прошедших 20 лет в том, что ни обаяние, ни инстинктивный патриотизм, ни элементарная, на школьном уровне, порядочность еще не делают человека ни героем, ни тем более спасителем страны: пустоту внутри него легко заполнить чем угодно, и проще всего ее заполняет война.

Зрители, которые смотрели "Брата" в 97-м, когда у кинотеатра будто рухнула стена, наверняка почувствовали внутри героя это отсутствие, проем — и узнали его в себе. В них как будто было что-то важное, а потом его убрали. И то, что случилось с ними в последующие 20 лет, во многом этим и было предопределено.

МинПром

    

Новини

13 Лютого 2024

Уранодобувні компанії очікують на зростання цін

Україна готова відмовитися від субсидій для фермерів в обмін на пом’якшення ековимог 

Шведська LKAB побудує завод з зеленого виробництва DRI

У грудні українські виробники відвантажили до США 6,9 тис. тонн труб

Виробники сталі у ЄС придумали, як уникнути від сплати повної вартості СО2

Торік у порту Констанца зафіксували рекордні обсяги перевалки

Мережі АЗС продовжують підвищувати роздрібні ціни на пальне

Через санкції половина російського тіньового флоту перестала возити нафту

Цієї зими російські окупанти 40 разів атакували енергостанції ДТЕК

Австралія скоротить постачання руди через залізничну катастрофу з потягом Rio Tinto

Eurofer прогнозує збільшення попиту на сталь у ЄС

Польські фермери заблокували п’ять пунктів пропуску на кордоні з Україною

Сенат США проголосував за надання Україні 60 млрд дол підтримки

Українське Дунайське пароплавство спустило на воду чергову SLG–баржу

Китай планує розширити вуглецеві квоти на металургію до 2025 року

ВВП України у січні зріс на 3,5%

ВСІ НОВИНИ ⇢