Испытание свободой — это серьезная вещь

В Грузии событие: в Тбилисском театре оперы и балета "Лауренсию" легендарного Вахтанга Чабукиани в редакции Нино Ананиашвили представила публике блистательная пара — Мария Александрова и Владислав Лантратов. После премьеры с прекрасной гостьей поговорил корреспондент "Огонька".

Вычитав в интернете, что Майя Плисецкая называла Александрову "самой интеллектуальной балериной Большого театра", я прихожу в театральную гримерку, из окна которой виден расположенный по соседству тбилисский дворик. В феврале Мария Александрова по собственному желанию ушла из штатных балерин Большого театра. А летом новый "эпизод": вместе с Владиславом Лантратовым она должна была танцевать в спектакле "Нуреев", но перед самой премьерой спектакль отменили, потом, правда, выяснилось — перенесли…

— Что сейчас происходит в Большом театре с балетом о Рудольфе Нурееве, в котором вы играете Марго Фонтейн? Вы думаете, скандала больше не будет или спектакль все же порежут?

— А что там резать? Спектакль получился об одиночестве артиста, об архетипе любого артиста, любого уровня. Суть артиста в том, что он идет за ролью. Здесь роль колоссальная — меняется десять амплуа… Спектакль с новой музыкой, с новой хореографией, с новой режиссурой. На самом деле никто правды об этом спектакле так и не сказал. Потому что, скорее всего, писать о том, что это просто хороший спектакль, никому не интересно. Мы очень ждем этот спектакль, хотим прожить эту историю. Премьера заявлена в декабре.

— Мария, а как складывается ваша карьера после ухода из Большого театра?

— Я осталась в Большом на контракте, да и вообще везде осталась на контракте. Сейчас я существую как свободный художник, танцую и работаю там, где я нужна. Вот премьера "Лауренсии" — это очень интересно. Потом будут другие проекты, которые будут создаваться в другом месте. А с театром я осталась в отношениях вне системы.

— Почему "Лауренсия" — это "очень интересно"?

— Это наследие советской эпохи, там много драмбалета. Как "Золушка" Ростислава Захарова, как "Ромео и Джульетта" Леонида Лавровского,— это характерные спектакли, с ярко выраженным стилем, хореографическим посылом. Это непростая работа — собирать драмбалет. И, конечно, приехать в Тбилиси, станцевать версию Чабукиани — это как прикоснуться к первоисточнику. Как прочитать книгу хорошего автора, которая написана не сейчас…

— Прочитать книгу — это понятно. Но как это переложить на балет?

— Балет уникален. Он развивает у артиста сразу три центра: и физическое состояние, и духовное, и интеллектуальное. Мы молчаливые создания, наша жизнь — движение. Вот сегодня я впервые говорю так долго. С утра мы репетировали — шесть часов напряженной работы, и все это молча. Чтобы сделать спектакль, ты должен изучить эпоху, нельзя станцевать барочную вещь и при этом быть человеком из XXI века — ты обязан быть человеком барочной эпохи.

И вот ты об этом читаешь, слушаешь определенную музыку, смотришь определенные картины, фильмы и так далее. Этим занимается только балет. И это сиюминутное искусство, не застывшее, как скульптура. Видеозапись передает порядок, но не эмоциональное состояние между зрителем и артистом — оно существует только эти два часа на спектакле в театре.

Вообще балет — это очень странное, условное, синтетическое искусство, которое требует внимания от зрителя, это рабочий процесс. Балет отличается от танца, особенно российский, потом советский. Ни один старинный балет — ни итальянский, ни французский — не разложен "научно", так, как это было расписано у нас. Как это было сделано Вагановой, затем Тарасовым и так далее. И это — наше достояние. Современный танец — хобби, времяпровождение. Балет — сверхискусство.

— Но при этом совсем недавно вы выступали в Нью-Йорке в гламурном проекте…

— Это очень красивая вещь на очень интересном стыке, называется "Goddesses & Demonesses", или "Богини и Демоницы". Нас там только две танцовщицы — я и француженка Бланка Ли. Это о женской сути в разных перевоплощениях — от начала времен, когда это что-то неопределенное, в свете зари, не то животное, не то женщина, и заканчивается таким сильным, очень женским танцем.

Все костюмы в спектакле — haute couture, и мы не просто в них ходим, мы активно танцуем — полтора часа мы без остановки существуем вот в таком формате. В шоу красивый свет, это очень современная вещь.

— Выходит, есть жизнь и после Большого?

— Знаете, Большой театр, с одной стороны, задает огромный масштаб. С другой — огромное количество приходящих туда людей не способны даже понять или ощутить этот масштаб. Они просто приходят в громкое место, получают погоны, короны, конъюнктуру и уходят куда-то дальше. Поэтому все эти разговоры, "что после Большого?"… Да ничего. Огромное количество людей после Большого начали делать себе карьеру.

Хотя, может быть, к чему-то важному или основному они так и не прикоснулись. Это все зависит от человека — ты можешь думать, что в масштабе космоса ты песчинка, а можешь знать, что ты целый космос. Это все очень личные вещи. Поэтому я вообще не задаю себе этот вопрос — я просто дико люблю это место — Большой театр. Он сделал меня тем, кто я есть. И я знаю, что в этом месте слишком много стервятников вокруг. Когда я стала понимать, что мне трудно в такой ситуации, я ушла.

— Довольны или разочаровались?

— Разочарования нет. Был очень жесткий выбор. Я поняла, что нельзя это затягивать, потом театр будет съедать. И этот момент нужно чувствовать. Театр — это люди. Иногда с ними бывает очень непросто. И задаешь себе вопрос: ты живешь, чтобы что-то сделать или чтобы людям было удобно? Я живу сегодняшним днем. Сейчас, в эту секунду я собой — да, довольна. Планов много, свободного времени, чтобы лежать на диване, у меня вообще нет. Испытание свободой — это вообще серьезная вещь. Можно пребывать в иллюзии, что ты кто-то…

— Какая же это иллюзия — быть примой Большого?

— Как раз потому что ты прима Большого. А вот нет Большого? И что тогда? Наша проблема, вообще балетных, в том, что мы привязаны к месту, привязаны к труппе. Чем больше ты мотаешься, тем больше выходишь из формы. Балетный артист — это очень специфично, это философия. Перед тем, как выйти на сцену, мы не можем проговорить это в комнате, нам нужно место для репетиций. Это большая проблема. Вот в опере можно набрать штатную или есть еще опера "стаджони", когда артистов берут на сезон. С балетом такое не получится — нельзя набрать их на месяц, а потом распустить. Для балетных артистов выезжать — это тоже проблема.

Потому что до выхода на сцену мы репетируем в десять раз больше, чем танцуем. И должно быть место, где ты репетируешь, занимаешься классом, на это должно быть время. У меня сейчас достаточно нормальная ситуация — я в Большом театре и репетирую, и занимаюсь классом, и выхожу иногда на сцену. Но при этом я свободна в выборе других вещей, не трачу время впустую, ничего не жду, меня никто не обманывает. В Большом ты каждый спектакль ждешь, не можешь договориться уехать куда-то танцевать… И еще повторю: театр — это люди. Зачастую ты просто не хочешь тратить время впустую.

— Извините за вопрос, но в Тбилиси всем интересно: сколько должна весить балерина?

— Для балерины главное не вес, а умение владеть своим телом. Надо осознавать, какие у тебя ноги, длина рук, и учиться двигаться. Вот в этом фишка, а не в том, чтобы просто весить 50 килограммов при росте 180. Балерина должна оставаться здоровым человеком. С хорошей, живой психикой, чтобы радовать других. Танцевать и не есть — так можно и ноги протянуть.

Я четко знаю, что для того, чтобы семь часов простоять на ногах и работать, мне не нужно завтракать и обедать, но потом я ем. Вот сегодня после работы на ужине в Тбилиси мне захочется сациви, значит, я буду есть сациви…

Фото: Lado Vachnadze / The State Ballet of Georgia

МинПром