Закон подлинности

В центре Амстердама то и дело натыкаешься на постер — стилизованное изображение кинокамеры.

Чтобы описать всю программу и бурную социальную жизнь IDFA, надо провести здесь не три, а все двенадцать дней. По масштабу и деловой интенсивности этот фестиваль в мире мировой кинодокументалистики равнозначен Каннскому. Но есть принципиальное отличие: залы заполняют не только профессионалы, на просмотры ходит буквально весь город — тем самым IDFA скорее напоминает массовые городские фестивали в Торонто, Берлине или соседнем Роттердаме. Только здесь нет фильмов с Брэдом Питтом: публика идет на реальных людей, которых делает звездами документальная камера,— и оказывается, что иногда смотреть на них не менее интересно.

Амстердамцы открыты острейшим темам современного мира. Особенное внимание привлекают военные преступления против женщин, проблемы экологии и сексуальных меньшинств, ситуация на Украине. После просмотров проходят неформальные обсуждения: их ведут известные журналисты и эксперты. Так, дискуссию по украинскому фильму "Врач уходит последним" Светланы Шимко (одному из трех посвященных событиям годовой давности на Майдане) модерировал медиамагнат Дерк Сауэр, который считается в Голландии главным знатоком постсоветской территории.

Мне удалось отсмотреть полтора десятка картин из разных программ и вроде даже вычленить ключевую тему: ее можно определить как глобальные уроки частной жизни. Несмотря на усилия общества унифицировать свою флору и фауну, на этом поле все равно вырастают нестандартные цветы. Как быть с ними — вырывать, словно сорняки, корректировать или предоставить собственной природе? Общего рецепта нет, ответ в каждом случае отдельный.

В течение почти часа мать, неглупая молодая женщина, рассказывает историю рожденных ею мальчиков-близнецов. Один идеально отвечал понятию нормы: развивался как мальчишка, играл с машинками и пистолетиками. Другой в два года заявил: "Я девочка, я принцесса", возился с куклами, а в четыре потребовал, чтобы на него надевали юбку и называли женским именем Луана, на другие он/она откликаться не будет.

Ни психологи, ни учителя, ни юристы не были готовы к такому казусу и говорили матери: это капризы, это упрямство, это игра, это пройдет. Не прошло, и мать в итоге добилась легализации женского естества Луаны, по недосмотру главного начальника мироздания явившейся на этот свет в мужской телесной оболочке. Фильм называется "Моя девочка, моя принцесса", снят в Аргентине Марией Арамбуру и Валерией Паван.

А вот еще подлинная история, случившаяся в тишайшей финской глубинке, где сенсацию способен произвести разве что кобель, ненароком случившись с соседской сукой. "Солнечный мальчик", каким был Пекка лет до двенадцати, превратился в школьного изгоя, которого стали травить одноклассники: не так одет, необщителен, не о том думает.

Увлекся марксистскими идеями, которые довольно быстро трансформировались в фашистские. Приобрел оружие и в один прекрасный день устроил в школе бойню, навсегда вошедшую в историю Финляндии. Фильм называется "Пекка", снят голландцем Александром Ойем. Интервьюируя друзей, учителей и родителей преступника, режиссер пытается понять, что привело к трагической деформации личности.

Частная жизнь во многих фильмах предстает кривым зеркалом общественной, а частные пороки — карикатурой на так называемые общественные добродетели. Шведский фильм "Моя жизнь, мой урок" Асы Экман фокусируется на травматическом опыте девушки, чей отец терроризировал мать (и тот и другая — бывшие наркоманы). Юная Фелиция лечилась от суицидального синдрома, но несмотря на все пережитое, привязана к своей семье. Мы видим, как она въезжает в новую квартиру, предоставленную государством: может, еще не поздно начать жизнь с чистого листа?

Занятно, что в соседнем зале (к слову сказать, переполненном) в это же самое время шел датско-польский фильм режиссера Ханны Полак "Будет лучше" с похожим сюжетом. Тоже девчонка из неблагополучной семьи, где отец нещадно избивал мать, и та бежала с дочкой из деревни искать лучшей доли. Юля обрела ее на огромной мусорной свалке в двадцати километрах от Москвы, где собралось братство парий общества (некоторые в прошлом были врачами, учителями и даже летчиками).

Хотя картина современной России (режиссер изучает ее вот уже 14 лет) выглядит не слишком привлекательной, фильм, как и его юная героиня, заряжен оптимизмом. А в финале она, как и ее шведская сестра по несчастью, оказывается на пороге своей мечты — в собственной квартире.

Российское кино как таковое в Амстердаме представляли пять фильмов, включая "Красную армию" Гейба Польски (хоть это почти на сто процентов американский проект) и "Срок" Алексея Пивоварова, Александра Расторгуева и Павла Костомарова.

Показанная в "Панораме" "Олина любовь" Кирилла Сахарнова прослеживает на протяжении года жизнь девушки, недавней "отличницы, комсомолки, спортсменки", впервые испытавшей опыт однополой любви и познавшей на своей шкуре, как дорого приходится платить за отклонение от генеральной линии. Параллельно показано участие Оли в группе активистов ЛГБТ, борющихся против закона о запрете пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних.

В среднеметражном конкурсе участвует картина Юлии Мироновой "Камчатка — лекарство от ненависти". Ее герой — бывший военный репортер Слава Немышев — запечатлен не в социальном, а во внутреннем экзистенциальном пространстве. Внешне оно выглядит даже романтически, ибо Слава спасается от призраков войны на Командорских островах, где человек максимально приближен к природной стихии и почти становится ее частью. Но именно что почти. В картине остается та противоречивость, которая может показаться недосказанностью, а на самом деле отличает художественное высказывание от публицистического.

Несколько из перечисленных фильмов российские зрители имеют шанс вскоре увидеть на Артдокфесте — фестивале, имеющем много общего с концепцией IDFA и сформировавшем столь же преданную и думающую публику. В остальном общего мало. В Нидерландах гордятся своим фестивалем и щедро его финансируют.

В России Артдокфесту отказали в господдержке и уличают в политической ангажированности. На самом деле он политизирован в той же степени, что всякое серьезное кино — будь то документальное или игровое. И даже абсолютно частная история тем, у кого от страха глаза велики, может показаться опасным революционным манифестом.

Андрей Плахов

МинПром