Премиальный сегмент русского реализма

Выставка Аркадия Пластова «Плащаница Вселенной» в галерее искусств Зураба Церетели приурочена к 120-летию хорошего художника, из которого сегодня пытаются делать «национальную идею» в области изобразительного искусства.

В различных стратах российского истеблишмента идут поиски национальной идеи, зреют различные идеологические рецепты и решения. Возможно, из этих частных инициатив в недалеком будущем сформируется единая мозаика, отображающая культурный код образцового гражданина нашей страны. Но пока что этот процесс лишь набирает первые обороты.

Примером тому случившаяся недавно «перезагрузка» художественной премии имени А. А. Пластова, наводящая на мысль, что амбиции губернского масштаба перерастают в амбиции государственные, а затем и практически планетарные. Иначе чем объяснить, что призовой фонд премии, учрежденной правительством Ульяновской области и в прошлые годы составлявший скромные 25 тысяч евро, в 2012 году вдруг увеличился в 10 раз, а затем и еще вдвое за счет участия неназванных бизнесменов?

Заявлена сумма ежегодного денежного эквивалента в размере 20 млн рублей — это больше, чем у кого бы то ни было в мире, если иметь в виду художественные конкурсы.

Соответственно, раздувается и статус пластовской премии: в 2007 году она была сугубо региональной, имеющей отношение исключительно к области, где зародилась, а в 2011-м сделалась международной. Недаром министр культуры РФ Владимир Мединский на днях заявил, что хотел бы видеть эту премию «новой Нобелевкой» в сфере искусства, не забыв, правда, откреститься от участия госведомства в финансировании награды.

По идее, теперь вся интернациональная арт-элита должна бы устремиться на официальный сайт конкурса (там, кстати, появилась англоязычная версия), спешно начиная знакомиться с условиями участия и с процедурой подачи заявки. Правда, уже главный тезис может поставить в тупик любую иностранную звезду — хоть Дэмиана Хёрста, хоть Такаси Мураками. Преамбула гласит: «Премии присуждаются талантливым художникам — авторам произведений, исполненных в традициях реалистического искусства, последователям творческого наследия А. А. Пластова и мастеров изобразительного искусства второй половины ХХ — начала XXI веков России и зарубежных стран, воплощающим в своем творчестве яркие национальные черты и многообразие форм реалистического искусства». Эта формулировка, дивная своей фундаментальной несуразностью, лишает всяких надежд 99,9% существующих в мире художников — хотя бы по той причине, что они не знают российского художника Пластова и, соответственно, не вполне понимают, каким образом можно стать последователем его творческого наследия.

Есть мнение, что шумные заклинания по поводу международного статуса премии лишь маскируют намерение сделать ее инструментом влияния на внутрироссийскую ситуацию. Ну и заодно включить в орбиту еще и страны СНГ, поскольку среди шестнадцати конкурсных номинаций есть как минимум одна, адресованная непосредственно художникам из бывших советских республик: она именуется «Достояние Содружества».

Словом, похоже, что никто не собирается превращать Аркадия Александровича Пластова, народного художника СССР, действительного член Академии художеств, лауреата Сталинской и Ленинской премий, в фигуру глобального измерения, в узнаваемый интернациональный лейбл. Как был он нашим посконным кумиром, чьи репродукции печатались когда-то в советских школьных учебниках, так им и останется. Вопрос в другом:

что за надобность выносить имя этого живописца на знамя, которым теперь будут нещадно размахивать перед глазами соотечественников? Неужели именно он предполагается на роль главного российского художника ХХ века?

Для людей, задающих себе подобные вопросы, нынешняя юбилейная выставка приходится как нельзя кстати. Здесь можно на наглядных примерах разобраться, о чем и о ком речь. Пусть даже в экспозицию не вошли хрестоматийные музейные вещи вроде «Ужина трактористов», «Первого снега» или «Весны» (почти все работы на выставке происходят из семьи юбиляра) — тем даже интереснее: камерное и сокровенное обнажает суть предмета. Надо заметить, что вперед всего остального бросается в глаза то, что и так было известно:

Аркадий Пластов — добротный живописец, честный ремесленник.

У него была хорошая школа: в Строгановском училище он занимался у Аполлинария Васнецова, Абрама Архипова, скульптора Сергея Волнухина — это все цвет дореволюционной художественной педагогики. Правда, никто из упомянутых преподавателей не науськивал студентов на крестьянскую тему, тут уже был личный выбор Пластова. Опять-таки честный выбор, никакой конъюнктурой не навязанный: уроженец приволжского села Прислониха воспевал родные места и их обитателей, которых знал не понаслышке.

Когда Аркадия Пластова пробуют преподнести ярым и последовательным соцреалистом, натяжки ощутимы моментально. Своих земляков он явно любил больше Сталина и Политбюро, а «домотканую Расею» ставил выше всякой индустриализации. В определенном смысле его воспевание крестьянства несколько даже расходилось с линией партии, требовавшей колхозных пасторалей, а не трепетной проникновенности. Но лучше Пластова у советской власти «деревенщиков» не было, поэтому он и вознесся до номенклатурной элиты — естественно, пройдя через ряд компромиссов. А в оттепельные годы в его работах стали даже сквозить трагедийные мотивы, сопряженные с раскулачиванием и лишениями военных лет.

На выставке вся эта пластовская диалектика чувствований-недоговоренностей видна и понятна, включая припрятанную от посторонних взоров воцерковленность. Конечно же, он был человеком с душой, радетелем и летописцем русской деревни — отнюдь не этнографом и не казенным восхвалителем «радостных перемен». Но счесть его великим художником мешает как раз и в первую очередь зацикленность на одном социальном слое и на пейзаже, этот социальный слой оттеняющем.

Проще говоря, Пластов пожертвовал эстетическими перспективами и экспериментами ради любви к конкретным людям и милой его сердцу природе.

Осуждать его за это глупо и даже безнравственно, однако живописец собственноручно вычеркнул себя из списка претендентов на пристальное внимание интеллектуалов. В каждой стране есть такие «местно чтимые» художники, трогающие сердца «простых людей» и взбивающие микст из ностальгических и патриотических чувств, но к Олимпу этим авторам дороги нет.

Потому что изобразительное искусство изначально и по определению самое глобалистское из искусств (кроме, может быть, еще музыки). Региональной специфике тут есть место ровно в той степени, в какой эта специфика способна привлечь кого-то извне, иначе ворота захлопываются, после чего происходит самолюбование и самопоедание. Увы и ах, но фигура честнейшего, лиричнейшего и мастеровитого Аркадия Пластова на роль «символа современной России» не подходит — просто в силу того, что он когда-то твердо и незыблемо поставил себя в рамки мирового провинциализма. Сами мы его любить будем и дальше, скорее всего, но «врагу не отдадим».

Аркадий Пластов