Видения политического пилигрима

Благодаря "Амальгаме" Юрия Буряка нам предоставлена счастливая возможность познать микроклимат души самобытного поэта в ее спектральной многогранности. Интересно, оценит ли Шевченковский комитет надлежащим образом его поэзию — это своеобразное "венецианское зеркало", в котором так интересно рассматривать образ нашей эпохи в персонифицированном выражении. В образном выражении художника…

Дочитывая с не свойственным мне терпением этот толстенный поэтический том (Юрій Буряк. Амальгама. Семикнижжя. Поезії. — Київ: Українські пропілеї, 2012.), я с удивлением обнаружил, что ни одного стихотворения под названием "Пилигрим", даже тематически близкого, там нет. Я стоически "перелопатил" восемьсот страниц его "Амальгамы" — и что? Не нашел. А должно быть! Ведь преобладающая часть его поэтических видений, "тетрадей", перепевов и парафразов, сонетов, вариаций, строф, "гардариков", ностальгий, плачей, импровизаций, стихотворений на мотивы, рефлексий, сонетоидов, сартризмов (спектр жанрово-версификационных модификаций Юрия Буряка необъятный) "выстраивается", "прорастает" на протоптанной дороге пилигримства. Так и представляется мне, как поэт шагает по мостовой забытых, но найденных городов, древних цивилизаций, отдаленных временем культур — "крізь вічність і крізь віки", вслушивается в эхо своих шагов, бросает взгляд "у далеч імлисту…" — "Кроки гучать луною". Кстати, вторая поэтическая книга Юрия Буряка называлась "Брук" (1985).

Чрезвычайно странствующий этот поэт. Все время задумчивый, а люди думают — хмурый, вечно чем-то недовольный, поэт-интеллектуал, сфокусированный на путевом — реальном и воображаемом — познании и образном воспроизведении всего того, что вбирает глаз и что со временем может "до краплі з пам'яті" достать воображение. 

И к тому же любознательный, внимательный к мельчайшим деталям (а их в стихотворениях видимо-невидимо), наб-людательный и жадный на пейзажи, события, исторические факты и фигуры этот поэтический пилигрим! Напоминает ворону, которая хватает все, что блестит, переливается на солнце, яркое, необычное, причудливое, метафорически манящее, и несет в свое поэтическое "гнездо". Вы только вчитайтесь — да, именно вчитайтесь воображением в эти густо сплетенные видения, внимательно всмотритесь в эти образно-речевые "гнезда", которые напридумывал Юрий Буряк, и вы убедитесь, как мастерски поэт реализует свои видения через "я"-речь, как тонко переводит хронологическое время во время внутренне-психологическое и благодаря монологической форме образного выражения достигает эффекта доверительного сопереживания с читателем.

Стихи Юрия Буряка густо пропитаны упоминаниями, воспоминаниями, напоминаниями, названиями, откликами о многовековой истории и культуре, как национальной, украинской, так и мировой.

Так и хочется начать разговор об интертекстуальности его поэзии, а если сказать проще, то речь о культурологическом, о гуманитарном контексте. И об анамнезе, то есть о воспоминании, напоминании, припоминании, — что-то вроде, по Жаку Дерриде, наведения мостов через бездну между прошлым и настоящим, возвращения к присутствию неприсутствующего.

Юрий Буряк свою "Амальгаму" "изготовил" из семи разделов: "Повторення міфу", "Сни Ботсаду", "Ностальгія", "Переходячи Оріль", Ars Poetica, "Гардарики", "Шавлія", создал своеобразное духовное Семикнижье, в которое влилось отражение тончайших нюансов поэтической души из предыдущих его поэтических сборников Tabula rasa, "Оріль", "Коло навколо".

Я не случайно употребил слово "отражение" ("Життя дзеркальна оболонь" — так называется один из его поэтических циклов), поскольку на память приходит магическое "венецианское зеркало", для изготовления которого использовали редчайшие кремнеземы, а также минерал александрит, имеющий свойство менять цвет в зависимости от освещения. Магические свойства "венецианскому зеркалу" придавало золото. Как создавалось это чудо-зеркало? На гладкой мраморной поверхности расстилали лист олова и поливали его ртутью. Олово растворялось в ртути — так получалась амальгама. На нее накладывали лист стекла, и эта тоненькая блестящая серебристая пленка плотно прилегала к стеклу.

Итак, Юрий Буряк с помощью амальгамы решился из обычного стекла — обычных впечатлений, знаний, наблюдений, размышлений — создать своеобразное "венецианское зеркало" образно-объемного отражения своего внутреннего мира и личностных переживаний времени давнего, исторического, и времени настоящего, противоречивого.

Под амальгамой воображение поэта вспыхивает разными неожиданными, часто мифологическими видениями. Как, скажем, появление в амальгаме почайницких люстр Ильи Муромца — победителя трехглавого дракона:

…і з'явився латник Ілля
(кажуть, з неба прийшов),

обрав для оселі острів

Муром і як за муром

зеленим, за гаєм

дістав його гарпуновим краєм,

за вістря крильця

і на три його рильця

вогнедишні

вдарив тризубом 

Трійці

у триєдності 

як Всевишній.

"З амальгами почайницьких люстр"

Благодаря этой чудодейственной амальгаме наш поэтический пилигрим путешествует по Екатеринославщине, Киеву, с помощью воображения — по Древней Греции и Риму, вчитывается-перепевает поэзию любимых поэтов, создает вариации, эпитафии, парафразы, аллюзии, схолии, отвечает "на письма римского друга" Иосифа Бродского, пишет стихи на мотивы Германа Гессе, Боргеса, Семюэля Беккета, плачет по друзьям-поэтам, ушедшим за пределы земной жизни, разгадывает метафоры Павича, импровизирует над Морисом, переводит в образно-речевое переживание "Натюрморт с гранатом" Николая Глущенко, оживляет улицы и дома возрождением забытых названий и славных имен дорогого ему Киева, разгуливает в снах и наяву по университетскому Ботаническому саду и восхищается чудесами природотворения…

Поэт бережно орнаментирует метафорами, символами, эпитетами свои образные "конструкции", вместе с тем не чураясь обычного прозаического повествования, не боясь наращивать гирлянды имен, названий, предметов… Это смелое опредмечивание впечатлений и наблюдений невольно побуждает меня как-то обозначить эти детализированные картины экспрессионистической визуальности, которыми являются для меня стихотворения Юрия Буряка. Может, так — назывная поэзия? Ведь его творческой манере свойственна дагеротипная фиксация увиденного, упоминавшегося. В стихах Юрия Буряка подробно обозначена и выверена картой памяти топонимика. Поэта интересует история факта, знакового имени, историческая судьба улицы, города, края. Нет, такое определение — "назывная поэзия" — не охватывает всего спектра поэтических видений Юрия Буряка. Весьма прозаично. И кроме того, отступает на задний план сам автор, тогда как он этим именованием увиденного, вспомнившегося, возрожденного воображением, фантазией открывает наше время и время прошлое в персонифицированном выражении. То есть в активном и выразительно оцененном проявлении ощущений и переживаний автора в разнообразных поэтических формах. Стих Юрия Буряка семантически преимущественно жесткий, колющий — так и шпилит остриями сарказмов, инвектив, иронических эскапад, хотя доля лирических исповедей в его поэтическом творчестве значительна. 

Это импульсивное "брожение" интеллектуальной массы в неспокойной голове Юрия Буряка, инспирированное жадным "выбиранием" частичек феерического мира знаний, воспоминаний, впечатлений, наблюдений, рождает что-то наподобие поэтического калейдоскопа, в котором из маленьких стеклышек складывается то цветистая, мерцающая картина, то целостный образ, а то и импрессионистическое впечатление. Почти по Яну Парандовскому: "алхимия слова".

Юрия Буряка можно было бы назвать поэтическим алхимиком, но в его "Амальгаме" нет также стихотворения под названием "Алхимик". Потому вернемся к предыдущему нашему определению: "поэтический пилигрим", поскольку в "Орільянських елегіях" дважды поэт подчеркивает: "Іще не почалась моя дорога пілігрима".

Юрий Буряк исповедально совершает акт самоидентификации, оживляя в воображении то, что навсегда вселилось в его память во время блужданий в воспоминаниях по родным просторам:

Іще не почалась
моя дорога пілігрима,

Я бачив ці хати понад Оріллю: з димом

З вишневого садка,
де за стіжком стіжок,

Драбини біля них й корзини для грушок —

Настояних століть
основа і підкова

На моноліт душі
із моноліту слова.

Самоидентификация поэта "требует" амальгамы, которая может превратить обычное слово в слово образное, наделенное символическим содержанием и философским значением. Ее поэт ищет в пространстве собственного внутреннего мира, где воссоздается, переосмысливается, переживается и, наконец, находит образное выражение мир внешний через "я"-речь. Это всматривание в себя, это самопознание через образное самовыражение происходит благодаря символическому "венецианскому зеркалу", которым для Юрия Буряка является Украина.

В тій Україні, кинутій і вбогій,

В дзеркалах окулярів сих почвар —

Весь жах і жар демонологій

І замість віч — дзеркальних більм узвар.

Поэт безжалостно анатомирует историю своей Родины, разворачивает процесс трансмутации в результате исторических катаклизмов образа Украины, заявленного в женских образах соответствующей эпохи ("Візія України"). Это сознательная инвективная деструкция искусственно выпестованного идеального образа Украины, направленная на уярчение национальной истории с целью обретения современниками поучительных уроков во имя самореализации, во имя самоидентификации самой Украины: 

ти мусиш підвестися
з бруду й тліну

і шушару, яка тебе обсіла,

струсити з плоті,
заки плоть жива;

у тебе відібрати
хочуть землю,

у тебе відбирають
твою пам'ять,

у тебе забирають море й ріки,

тебе женуть
за тридев'ять земель,

тебе женуть
край світу з кураями;

тебе наполовину ошукали,

із тебе душу вийняли і мову,

тебе розбудували в розбудову,

кладуть
у домовину роздубову…

Змій ожирілий кільчиться, пітон.

Як Єву, спокушає Катерину.

"Інакше"

Образ Шевченковской Катерины как ключевой репрезентант "кинутої і вбогої" Украины формирует интерпретационную векторность исторических видений поэта, выраженных во многих стихотворениях Семикнижья. Там, в "Амальгаме", находим много других художественных образов-моделей как символов национального духа и гордости, которые "используются" на этом поэтическом пространстве вместе с реальными историческими фигурами. Их не счесть. Главное, что эти исторические фигуры несут определенный смысл, выполняют ответственную репрезентативную функцию в познании исторического времени, культурно-художественной эпохи, выдающегося события в национальной истории.

Николай Жулинский