Муравей уходит в небо

Живой классик московского концептуализма и детской иллюстрации открыл две выставки: "След улитки", что-то вроде аннотированной ретроспективы в музее современного искусства "Гараж", и "Потерянные ключи", сюиту из восьми картин, вдохновленную мастерами Северного Возрождения, в Пушкинском — как раз к ретроспективе мастерской Кранаха Старшего. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.

Литература всегда сидела за рулем в московском концептуализме, и неудивительно, что четвертая музейная выставка Виктора Пивоварова — после Третьяковки (2003) и ММСИ (2006, 2011) — сопровождается подробным и вдумчивым путеводителем. Пивоваров и куратор Екатерина Иноземцева по очереди "читают" работы, ссылаясь на философов и поэтов от Платона до Вийона и романтиков, немецких и английских. Это не значит, однако, что без тесного знакомства с эстетикой Фридриха Шлегеля зритель ничего не поймет.

Скорее "След улитки" воспевает медленную жизнь, в которой есть место чтению, медитации и звенящей пустоте. Выставка представляет собой последовательность пауз и остановок, отчего ее название выглядит не столько самоуничижительным признанием скромности своего места в искусстве, сколько парафразом поговорки "тише едешь — дальше будешь".

В советское время шутили, что графики умнее живописцев, поскольку вынуждены читать книжки, которые иллюстрируют. Пивоваров, чьи опыты в сфере детской книги до сих пор занимают место рядом с сердцем у всех поколений вплоть до постсоветского, не исключение. Вместе с Ильей Кабаковым он придумал в семидесятые жанр альбома — особый вид художественной драмы, где внутренняя логика графического цикла вступала в интереснейшие конфликты с повествовательным течением литературы. Среди концептуалистов Пивоваров всегда выделялся.

На выставке в "Гараже" мы видим два редких образчика альбомов, и оба великолепны. "Сад" (1975) — это несколько листов с прозрачными акварелями, где природа как будто увидена сквозь белую пленку или метель. "Где я?" (1975) — последовательность интерьеров и уличных сцен, на которые накладывается название альбома, подобно титрам фильма. Последний кадр — разорванное пополам изображение голубого неба. "Где" и "я" оказываются на разных половинках листа, и вопрос буквально повисает в воздухе. Личность тут выглядит серией отражений окружающего мира и растворяется при встрече с бесконечным и немым ничто космоса.

Куратор Екатерина Иноземцева постаралась разбавить изобилующий текстами маршрут аттракционами, нехарактерными для художника. В какой-то момент мы встречаем реконструкцию "Комнаты старушек-голландок", нарисованной Пивоваровым в качестве иллюстрации к "Черной курице" Погорельского. Серый зал с низким потолком оказывается аудиоинсталляцией, где женский и мужской голоса читают по ролям диалог Пивоварова "Микрогомус" ("Гараж", кстати, специально к выставке издал обновленную версию первой, мемуарной книги художника "Влюбленный агент"). Женщина пытается выяснить у собеседника, где он и чем занимается, но ответы уклончивы или абсурдны.

Перед нами разворачивается сеанс общения то ли с потусторонним миром, то ли с миром искусства. Мужской голос говорит, что живет в бутылке, и кажется, что это точная метафора взгляда художника, одновременно цепляющегося за реальность и пересоздающего ее из материалов, далеких от вещества повседневного существования.

В недавнем "Интервью с самим собой" Пивоваров говорит, что работает для "институции", культуры в целом — "это такая Вавилонская башня, которую специальные муравьи в течение многих веков" "строят и строят". Если художник сидит в бутылке, то его послания, получается, пристают к необитаемому острову, пустынной выставке достижений поэтов и художников. Удивительно, как Пивоваров и Кабаков, столь много сделавшие для размывания границ искусства в его строго дидактическом и, по сути, элитарном варианте, в последние годы становятся эстетическими консерваторами.

Они хотят продолжить линию европейского, а значит, и христианского искусства в противовес свободе техник и разнообразию технических компетенций, которые лишили современное искусство внятных критериев оценки. Советская культура тоже осознавала себя продолжением высших достижений цивилизации, хотя и понимала это лучшее в рамках тенденциозно понятого реализма. Для наших классиков концептуализма наследие, конечно, шире, но принцип, кажется, тот же.

Для своей выставки на парижской "Монументе" в 2014 году Илья и Эмилия Кабаковы воссоздали музейную атмосферу своей юности уже не в шутку, как в ранних инсталляциях, а всерьез: табличка на входе запрещала громко разговаривать и делать селфи (стоит западному музею ввести подобный запрет, как его тут же ославляют в медиа и соцсетях как излишне высоколобый, не умеющий работать с публикой).

Пивоваров в цикле "Потерянные ключи", показанном в ГМИИ имени Пушкина, ностальгирует по сюжетному и стилистическому порядку в работах старых мастеров, прекрасно зная, что возврата в уютный на вид и опасный по факту мир без пенициллина и всеобщего образования нет. Получается — что предсказуемо — вневременной сюрреализм, местами напоминающий и Дали, и Макса Эрнста. Но сюрреалисты как раз целились в порядок, считая, что человеку эпохи авиации и психоанализа уже никогда не придется твердо стоять на земле.

А Пивоваров переводит стрелки на несколько веков назад, для того чтобы еще раз прочитать любимые фрагменты великих картин. Шутки со временем плохи, о чем гласит эффект бабочки, и попытки возродить персонажей Брейгеля и Кранаха приводят к нелепой суматохе, где философы, аллегорические ню и мифические чудовища напоминают кур с отрезанными головами, бесцельно мельтеша по пространству картины. Цикл сложно назвать удачным. Но если его цель — показать аудитории Пушкинского всю сложность и абсурд возвращения в эпоху Священной Римской Империи, то она достигнута.

Валентин Дьяконов

МинПром