Деревянная поверхностность

В Московском музее современного искусства на Гоголевском бульваре открылась большая выставка известного немецкого художника Стефана Балкенхола, дающего новую пугающую жизнь искусству деревянной скульптуры.

Если обычно на осмотр ретроспектив, размещающихся в здании на Гоголевском, требуется несколько часов, то эта выставка — почти лаконичная. Зато работы здесь в основном очень большие. Ощущение подавляющей величины начинается в первом же зале. Его занимает монументальная статуя: человек в белой рубашке и черных брюках предстает перед огромной головой великана, какого-то высшего существа. Отношения их — ни страх, ни богоборческий вызов, ни молитвенное преклонение. Они полностью безразличны друг другу. Это-то безразличие и тревожит.

Опустошенные, профанированные не до святотатства, но до полной нейтральности религиозные образы занимают и следующие залы. Со стен свисают огромные резные скульптуры, на которых позы Мадонн и Иисусов принимают все те же белые воротнички, пустые фигуры, лишенные выражения, но выполненные с пугающе добротной отделкой средневекового ремесленника.

Уже больше 30 лет Стефан Балкенхол работает в дереве. Он вырезает не только подражания храмовой скульптуре, но и своего рода несмешные пародии на скульптуру античную, классическую, модернистскую. Делает деревянные пейзажи — природные красоты, напоминающие фотообои, в которых материальность дерева работает на манер компьютерного глитча, заставляет изображение проявлять свою искусственность. Создает деревянные копии настроечной доски телевизора. И почти во всех его работах фигурирует этот персонаж в белой рубашке — усредненный современный человек, обыватель, некто, нейтральный святой, фигура, замещающая собой центр любого искусство.

Скульптуры Балкенхола полностью блокируют любой из доступных нам модусов отношения с искусством — любование, восторг, молитвенную сосредоточенность, модернистское упоение формой, но также и иронию, критику, секулярный экстаз постмодернизма. Они ставят в тупик своей абсолютно непроницаемой банальностью. Балкенхол не оставляет ни одной лазейки, чтобы проникнуть за поверхность своих работ.

Эта банальность вступает в любопытные отношения с медиумом его искусства — деревом. Оно также акцентирует поверхность. Будучи не в состоянии пробраться за ужасающую нейтральность каждого образа, зритель изучает их материальность, следы резца. Он начинает видеть в художнике ремесленника. В какой-то степени этот взгляд распространяется на всю индустрию современного искусства. Она предстает мануфактурой, обслуживающей странную пустую религию, в которой повторяющийся образ посредственности бесконечно предстает сам себе в бессмысленном ритуале.

Игорь Гулин

МинПром