Приручение смерти

Заключительным событием международного фестиваля «Новый европейский театр» (NET), проходящего при поддержке Фонда Прохорова, стал спектакль Димитриса Папаиоанну «Великий укротитель», показанный в Москве при содействии Юлии Скворцовой. РассказываетТатьяна Кузнецова.

Димитриса Папаиоанну, знаменитого греческого режиссера, художника, хореографа, постановщика опер и массовых зрелищ (открытие Олимпийских игр в Афинах тоже на его счету), представил российской публике в 2013 году именно фестиваль NET, привезя в Москву камерный спектакль «Первая материя». Он оказался первой частью трилогии, завершенной этим летом многолюдным и многодельным «Великим укротителем», триумфатором Авиньонского фестиваля.

Успех «Укротителя» естественен: мало кто из современных постановщиков может так органично соединить в одном спектакле зрелищность и эстетство, интеллектуальность и развлекательность, трюк и философию, живое человеческое тело и мертвую сценографию, интригующее уродство и околдовывающую красоту, грубую физиологию и высокую образность.

Сценические создания Димитриса Папаиоанну принято называть «фантастическим цирком абсурда». И хотя абсурда здесь не больше, чем в самой жизни, а оптические эффекты, обильно внедренные в действие,— необходимые режиссеру образы-метафоры, сравнение с цирком Папаиоанну нравится. Тень арены пала и на название спектакля, хотя, напоминает режиссер, «древним укротителем» античные греки называли само время, а в его спектакле человек обуздывает не хищников — самого себя, свою неуемную губительную энергию.

В «Укротителе», 100-минутном действе, составленном из самодостаточных, но переплетенных сквозными темами, персонажами, визуальными ссылками эпизодов, персонажи умирают многократно и различными способами. Но этот спектакль о смерти не мрачный — скорее, стоический и даже жизнеутверждающий. В том смысле, что и до нас умирали тысячелетиями — и люди, и целые эпохи, и мы, конечно, тоже умрем, но жизнь все равно не прекратится, и поэтому нечего делать из смерти трагедию, ее лучше приручить смехом.

Первая же сцена «Укротителя» — голый мужчина, как мертвый Христос на знаменитой картине Андреа Мантеньи, лежит на полу пятками к рампе; персонаж в глухом черном костюме накрывает «труп» простыней, второй «черный человек» роняет рядом фанерный щит, ветерок от его падения сдувает покров, тело опять накрывают, и так 12 раз кряду — низводит торжественность кончины до легкомыслия цирковой репризы.

Сцена, воспроизводящая другой шедевр живописи — «Урок анатомии» Рембрандта,— тоже завершится не ортодоксально: медики, выпотрошив труп, устраивают пиршество, выжимая из легких кровь и обжираясь кишками, как колбасами.

Второй доминирующий мотив спектакля — земля: общая могила и мать всего живого. Холмистый, укрытый черными фанерными щитами планшет сцены, скрывающий разные секреты (от выкопанных скелетов до подсценных озер), предоставляет массу возможностей для разработки этой темы. Люди укоренены в земле — эпизод с башмаками, оторванными от авансцены вместе с торчащими из подошв корнями, делает метафору буквальной.

Люди произрастают из земли (да хоть из Луны): история с женщиной-космонавтом, выкапывающей из лунного ландшафта голого атлета и сдирающей с себя панцирь скафандра, чтобы слиться с ним в любовном объятии — одна из самых лиричных в спектакле. Убитые, люди уходят под землю — как персонаж, спрятавшийся было под покровом фанерного щита, но расстрелянный тучей стрел: вонзившись в пол, они заколосятся оперением, и прекрасная античная женщина в тунике соберет обильный урожай пшеницы, чтобы прокормить ненасытное человечество.

Земля соединяет людей — эпизоды, в которых части человеческих тел, вытащенных из-под пола в разных концах сцены, сползаются вместе, чтобы наладить странное мутантское существование, из серии беспроигрышных оптических обманок. Фокус несложен, вся суть в ловком исполнении: две голые ноги от разных мужчин (все остальное задрапировано черным) присоединяются к женской голове и голому торсу.

И вот уже сборное чудище, натянув туфли на каблуках, кокетливо ковыляет в кулисы — благо половина из десяти актеров «Великого укротителя» профессиональные танцовщики, знакомые с правилами «физического театра».

Однако кульминация этого спектакля о смерти все же рождение: из-под щитов, вздыбившихся щелью вагины, один за другим, сменяя друг друга, выползают голые мужчины, согнутые в дугу гимнастическим мостиком, и это медленное и мучительное явление человечества на свет выглядит торжественным и сакральным, как и подобает главному таинству жизни.

МинПром