Александр Савченко: «Собственник банка несет ответственность за депозиты как граждан, так и юридических лиц»

Наверное у поста заместителя председателя НБУ, который в 2005 году со скандалом покинул Сергей Яременко, оказалась «плохая карма». Преемник г-на Яременко на этой должности Александр Савченко тоже в итоге не пришелся ко двору на Институтской, 9. И сейчас, фактически, олицетворяет так называемую внутреннюю оппозицию руководству Национального банка.

В чем состоят основные расхождения с генеральной линией, а также о собственном видении решения проблем, накопившихся в банковской системе и экономике, Александр САВЧЕНКО рассказал читателям «Зеркала недели».

— Александр Владимирович, по нашим данным, именно вы являетесь тем «порядочным заместителем», о котором в свое время упоминала премьер-министр Юлия Тимо­шенко. Не вашей ли информацией она пользовалась, когда обвиняла Национальный банк в злоупотреблениях?

— Никогда и никому не давал никакой информации, которая могла бы прямо или косвенно компрометировать НБУ.

— И с вице-премьером Турчиновым вы не встречались, чтобы объяснить, что, с вашей точки зрения, происходит неправильно в НБУ?

— Встречался и разговаривал несколько раз, но никакой информации — ни устной, ни письменной, которую можно было бы использовать для выдвижения подобных обвинений, — не давал и не мог дать. Вообще, считал и считаю, что между НБУ и правительством должны быть постоянные контакты и объяснения своих политик с целью координации действий. И это касается не только сглаживания возможных конфликтов между монетарной и фискальной политикой, но и, например, возможности использования гривни при торговле с белорусскими предприятиями, неинфляционного финансирования дефицита государственного бюджета и т.д.

— Тогда поставим вопрос по-другому. В чем ваше собст­венное ощущение непрофессионализма действий Национального банка? Против чего вы выступаете?

— Я не хочу никого обвинять в непрофессионализме, поскольку и ко мне как члену правления НБУ эти претензии могут адресоваться самым непосредственным образом. Просто есть стандартные и понятные ответы на те вызовы и проблемы, с которыми столкнулся Национальный банк.

Я не говорю, что это в учебниках написано, но профессиональному банкиру, который занимает высокую позицию в НБУ, должно быть понятно, какие шаги он должен предпринимать в условиях кризиса.

Первый простой шаг, который очевиден даже без анализа, — это необходимость ограничить возможность банков для валютных спекуляций. Ведь то, что хорошо в нормальной ситуации, когда чем больше спекулянтов, тем больше ликвидность рынка и более адекватен рыночный курс, становится очевидной проблемой в условиях, когда рынок разбалансирован паникой и другими кризисными явлениями.

Этого можно достичь, например, путем снижения норматива открытой длинной валютной позиции. То есть ограничить возможности для банков покупать и продавать валюту за счет собст­венных средств.

Конечно, такая возможность банку необходима, и ее существование подразумевает сама технология банковского бизнеса. Но когда на рынке возникает тенденция, например, к девальвации, банкиры начинают использовать лимит открытой длинной валютной позиции, руководствуясь уже не каждодневными техническими нуждами, а именно для спекуляций. И их нельзя обвинять в этом, они используют все существующие законные возможности для минимизации курсовых потерь и максимизации прибыли.

Другое дело, когда за счет «дорисовывания» так называемых внебалансовых статей, таких, например, как «клиентские» форвардные валютные обязательства или гарантии, банки могли дополнительно манипулировать своими валютными позициями. При этом масштаб таких операций может вырастать на порядок. Условно говоря, если у банка собст­венный лимит открытой длинной валютной позиции составляет миллион долларов, то за счет внебалансовых статей объемы этих операций можно увеличить до десяти миллионов.

Поэтому очевидными были предложения не только сократить как минимум вдвое лимит открытой длинной валютной позиции непосредственно банков, но и очистить их от внебалансовых статей, введя отдельный норматив. Я предлагал это сделать сразу после начала явных девальвационных тенденций.

— Вы говорите, что для финансистов это были очевидные меры. Но Национальный банк объявил о намерении сократить лимит валютной позиции только в конце февраля, то есть почти через пять месяцев после начала резких курсовых колебаний. Более того, объявить-то объявил, но соответствующего постановления до сих пор никто не видел. Поправьте нас, если мы ошибаемся.

— Да, и в любом случае эту норму необходимо было ввести минимум четыре месяца назад. Это повысило бы предложение валюты на рынке минимум на 3—4 млрд. долл., одновременно ограничив возможность дополнительно зарабатывать на резких колебаниях курса.

— Хорошо, тогда почему процесс так затянулся? Кто был противником принятия подобного решения? Какими были мотивы против?

— Мотивов не было, были споры только на предмет того, как его лучше принять, как усовершенствовать. То есть оппозиции принятию не было.

— Но результат-то все равно отрицательный. Получается, что решение было сознательно отдано на откуп бюрократической машине, чтобы максимально оттянуть его принятие?

— Могу только сказать, что такой процесс шел…

Вторым моим предложением было введение запрета на формирование валютных резервов под активы в долларах или в какой-то другой иностранной валюте. Вы знаете, что в портфелях наших банков валютные кредиты имеют очень большой удельный вес. Поэтому по мере ухудшения качества этих портфелей у банков появилась необходимость дополнительно наращивать свои валютные резервы под эти кредиты. Чем был сформирован очень значительный дополнительный спрос на доллар. Переход к формированию резервов исключительно в гривне необходимо было осуществить уже давно, задолго до кризиса.

— Кажется, это предложение критиковали из-за возможных претензий со стороны аудиторов.

— Почему претензии должны возникнуть, если во всех странах резервы формируются исключительно в национальной валюте? По своей природе резервы — это тот же капитал, который используется для списания убытков. И если капитал у нас в гривне, то и резервы должны формироваться в гривне. И если бухгалтерам приходится делать одну или другую дополнительную проводку, то это не значит, что позиция или недовольство бухгалтеров должно влиять на экономические процессы. Ведь эта норма — это высвобождение еще дополнительно трех-четырех миллиардов долларов, которые так нужны сегодня стране. Но вместо того, чтобы выбросить на рынок эти доллары, банки их покупали. То есть формировали дополнительный спрос на валюту.

Также среди моих предложений было моментально ввести
100-процентную обязательную про­дажу экспортной выручки. Причем без разговоров. Разговоры только провоцировали дополнительный отток валюты.

— Отговорки по поводу отсутст­вия у Нацбанка достаточных полномочий и необходимости принятия соответствующего законодательного решения, мягко говоря, сомнительны. Ведь ввести мораторий на досрочное изъятие депозитов противоречия с законом не помешали. Между тем возможность ввести 100-процентную обязательную продажу экспортной выручки, кажется, уже давно себя исчерпала…

— Нет, это решение должна принять Верховная Рада, но действительно, вводить эту норму сейчас уже не имеет особого смысла. Отчасти потому, что вся валюта, которая хотела убежать, уже в основном убежала. Да и курс уже попросту не может дальше расти — он и так уже зашел далеко за рамки здравого смысла.

— Вы уверены, что не может и нет смысла? Кажется, и вы, и многие другие банкиры уже неоднократно делали подобные заявления.

— У нас, конечно, все может быть, но тем не менее…

Еще одним моим предложением было сократить со 180 до 90 дней сроки расчетов по экспортно-импортным контрактам. Сейчас за этой сферой надзирает Минэкономики, но оно не способно это надлежащим образом делать, поскольку агенты валютного контроля — это банки. Пока Минэкономики до банков доберется… Надо опять вернуть эту функцию Нацбанку.

Все это — очевидные и нормальные меры, которые необходимо было своевременно принять. Тогда бы мы не имели такой ситуации с курсом.

— А какую лепту в «такую ситуацию с курсом» внесло рефинансирование НБУ?

— Рефинансирование — абсолютно нормальный и необходимый инструмент монетарной политики. Он действует, подчеркиваю, во всех странах. В предкризисный период этот канал у нас практически не использовался, поскольку мы не перешли к инфляционному таргетированию и применяли, причем с успехом, политику фактического ручного регулирования курса и денежных агрегатов. Но сейчас рефинансирование — вещь абсолютно необходимая, поскольку в условиях оттока депозитов банки теряют ликвидность, т.е. сталкиваются с серьезными сложностями со своевременным выполнением платежных обязательств. Поэтому чтобы предотвратить катастрофическое сжатие ликвидности и массовые банкротства банков, необходима их поддержка живыми деньгами.

Но что у нас происходило и по-прежнему происходит? Мы даем банкам гривни, а они опять уходят из банковской системы. Причем не только через снятие депозитов, но и в валюту, которую банки закупают в том числе и в позицию, о которой мы уже говорили. И далее этот процесс начинает идти по кругу.

Чтобы деньги не вытекали бесконечно из банковской системы, необходимо закрыть бреши. С оттоком депозитов понятно — здесь сначала необходимо восстанавливать доверие в первую очередь к власти в стране. Валютные бреши также можно и нужно пусть и не полностью, но в значительной степени перекрыть.

Отмечу, что валютой банки запаслись, что называется, «под завязку», тогда как гривня в банковской системе в огромном дефиците. Такая ситуация возможна только потому, что живут и остаются достаточно сильными девальвационные ожидания. Пока они не исчезнут, банковская система не восстановит нормальную работу. Поэтому их надо разрушить. Сделать это можно за счет прозрачной и концептуально выверенной политики Национального банка, которая должна поддерживаться как правительством, так и Верховной Радой.

Чтобы простые люди поверили в эту политику, в нее должен поверить сначала сам Нацбанк и его специалисты. Поэтому организованные президентом Украины консультации указанных структур вселяют определенные надежды.

— Каналы не перекрываются, необходимые меры не принимаются или носят половинчатый характер, информация прячется, разъяснительная работа сводится к взаимному перекладыванию институтами власти ответственности друг на дру­га… Что это — банальная некомпетентность или звенья одной цепи, имеющие какой-то умысел? Тут и не захочешь, а поверишь обвинениям премьер-министра, даже если они остаются бездоказательными и носят политический характер.

— Я не готов давать какие-либо политические оценки и не хотел бы быть втянутым в политические разборки. Конечно, раз вопросы возникают, вы имеете право их задавать. Согласен, что нужна большая прозрачность, она еще никому и никогда не вредила, а наоборот, помогала. Но я бы хотел перевести разговор не в плоскость взаимных претензий и обвинений, а в более конструктивное русло.

Как и МВФ, я считаю, что Национальный банк нуждается в значительно большей, нежели сейчас, независимости. За нее надо бороться — у нас мало независимости. Но она же предполагает и адекватный контроль. Можно получить больше независимости, но при этом быть готовыми к большему контролю и со стороны парламента, и со стороны общественности. Но должен сказать, что многие претензии в адрес главы Национального банка действительно носят в основном политический характер. И обвиняя его в тех или иных грехах, нельзя забывать, что именно с личностью председателя отождествляется доверие к НБУ как институту власти. Поэтому разрушать доверие к Национальному банку считаю опасным и неправильным. Разрушая такое доверие, мы разрушаем доверие к гривне.

— «Щоб стояла гривня круто від Дніпра аж до Бейрута» — сейчас этот афоризм звучит уже как насмешка…

— Кстати, знаете, кто автор этих строк?

— Нет.

— Это Владимир Семенович Стельмах написал в 2002 году. А заканчивается там так: «Щоб з Пекіном мала діло і у Штати долетіла».

Но давайте все же вернемся к проблеме рефинансирования и ее влиянию на валютный рынок.

— Мы же как раз и обсуждаем проблему рефинансирования и адекватного парламентского и общественного контроля. Г-н Полунеев, глава депутатской следственной комиссии, сначала с трибуны Верховной Рады, а потом и в интервью жаловался, что даже парламентским следователям не удалось получить в Нацбанке необходимую информацию. И заявлял, кстати, что даже протоколы заседаний правления НБУ не ведутся. Это правда?

— Я не могу рассказывать о внутренней «кухне». Я никогда не был информатором и не буду. И не потому, что есть что скрывать, а потому, что есть понятие служебной этики. Г-н Полунеев имеет право выходить и говорить. Депу­тат, глава следственной комиссии — да. Я не имею такого права.

— Так протоколы не ведутся?

— По крайней мере, заседания правления должны стенографироваться, если вопрос этого заслуживает.

— То есть стенограммы где-то есть?

— Должны быть.

— А почему тогда они не могут быть опубликованы? И не должны ли они хотя бы народным депутатам быть предъявлены?

— Не думаю. Это не романы, там может быть банковская тайна.

— Давайте «урежем» банковскую тайну путем принятия соответствующего закона. Вот центробанк США протоколы совещаний по ставкам публикует. А у нас почему нельзя это делать?

— По этим вопросам я с вами полностью согласен — должны публиковаться. Протоколы совещаний по вопросам процентных ставок и кредитно-денежной политики действительно должны становиться публичными. Более того, абсолютно нормально, чтобы там отражались различные мнения. Вот такие-то члены правления были не согласны с таким-то решением. Их позиция аргументировалась такими-то доводами, они вносили такие-то свои предложения. Но решения принимаются большинством, и потом все их должны выполнять без дискуссий.

Концептуальная информация должна быть максимально прозрачна, она никогда лишней не бывает. Это и средство против коррупции, и иммунитет от голословных обвинений. Здесь нет никакой банковской тайны. Повышается ответственность — если ты всем виден и любой желающий может проанализировать твои аргументы. Хотя решения концептуального характера принимаются в основном советом НБУ.

— Хорошо, а вы можете дать оценку ситуации, когда правление НБУ работает по принципу «все посовещались, а Стельмах решил»? Зачем тогда этот коллегиальный орган, может, правильнее его членов перевести в ранг советников?

— Действительно, правление НБУ по сравнению с председателем у нас маловлиятельный орган, хотя состоит из отличных специалистов. Но так определено законом о Национальном банке. К счастью или к сожалению, председатель имеет очень большую власть и вправе самостоятельно принимать решение и единолично выступать от имени Национального банка по подавляющему большинству вопросов. Правление — больше концептуальный или, лучше сказать, «законодательный» орган.

Но есть целый ряд пунктов, которые требуют решения правления, поэтому они нередко голосуются. Часто, если у меня или кого-то еще существует другая точка зрения, она открыто высказывается.

— А голосовалось ли решение по отмене п.2 пресловутого 413-го постановления, которым перекрывался один из каналов вывода валюты за рубеж — предоплата по фиктивным импортным контрактам? Оно тихонечко появилось 9 января, в самый разгар газового шоу, когда страна была озабочена совсем другими проблемами. Чем это решение мотивировалось, ведь по этому поводу абсолютно никаких разъяс­нений не последовало. Кто-то чемодан денег занес?

— Какой чемодан?

— А как иначе, если даже не потрудились обоснованно аргументировать это решение? Был канал — не единственный, но важный. ГНАУ даже статистику недавно опубликовала, сколько через него было выведено валюты. Его перекрыли, красиво подловив при этом «попавших на бабки» спекулянтов. А потом вдруг, ни с того ни с сего, отменили это решение…

— Решение должно быть регуляторным, практически выполнимым и учитывать интересы большинства. Чем меньше необоснованных регулятивных барьеров, тем лучше. К примеру, было очень много жалоб, например, от турфирм, которые не могли сделать предоплату за бронируемые путевки за рубеж. Это не смешно (в ответ на скептическую улыбку). Таких фигурантов, чьи интересы были ущемлены, были тысячи. Канал — это как дорога, по которой можно ехать нарушая, а можно — и по правилам. И функция как раз налоговой — информировать, не сколько всего машин проехало, а кто нарушил правила, останавливая и штрафуя нарушителей.

— Налоговая как раз и информировала, сколько было выявлено нарушений…

— Ну, раз выявила, значит, нарушители должны понести ответственность. Но в регуляторной сфере нельзя ведь действовать примитивными запретами. Дорогу можно перекрыть, создав пробку и полностью застопорив по ней движение, а можно просто сделать нарушения невыгодными.

И отток валюты ведь нельзя перекрыть полностью, она все равно найдет пути для утекания по другим каналам. Главное — сделать этот отток невыгодным.

Вот, например, запретили недавно указом все инвестиции за рубеж. В спешке документ не успели нормально проработать. Тысячи случаев: надо оплатить членские взносы каким-то авиаторам и т.п. Огромный поток жалоб и писем. А всего обращений было за эти три месяца, чтобы вы понимали масштаб проблемы, на общую сумму около 4—5 млн. долл. Это что, отток капитала? А ведь основные деньги, я уверен, все равно ушли каким-то другим путем, но мы уже не знаем, каким.

Да и самое страшное — это не отток валюты, а то, что на этом существует возможность за счет всего общества зарабатывать.

— Кстати, о заработках. Вы делали соответствующие предложения, которые, с вашей точки зрения, были очевидны, но почему-то не были приняты руководством Нацбанка. Валюта куда-то ушла. Кто на этом заработал?

— Я скажу, кто потерял. Потеряли простые люди, которые из-за девальвации лишились нескольких миллиардов. Кто заработал? Теоретически, у кого активы в долларах, а обязательства в гривнях.

Или вот, ярчайший пример заработка — политика множественности курсов. Если курс официальный — один, интервенций — другой, рыночный — третий, и при этом они между собой отличаются на 10—15%, то не надо быть финансовым гением, чтобы понимать, что на этом можно зарабатывать. Если я могу купить доллар по 7,8 грн. и сразу же продать по 9 грн., то понятно, что я обязательно так и сделаю.

— А кто тогда заработал на непрозрачной процедуре рефинансирования?

— Рефинансирование, как мы уже говорили, в наших условиях действительно оказывало дополнительное девальвационное давление на валютный рынок.

Моя позиция в этом вопросе такая: если это депозит резидента — его нужно гасить, но если рефинансирование в основном идет под погашение большой внешней задолженности — здесь нужен контроль и анализ целесообразности погашения такой задолженности вообще.

Рефинансирование — это фактически такие же народные деньги, как и бюджетные. Если они выдаются не адекватно потребностям экономики, то оказывают девальвационное влияние на курс и стимулируют инфляцию, по сути, это обложение дополнительным налогом всего населения.

За счет этих денег что надо было делать? Выплачивать депозиты украинским гражданам и предприятиям — да. Проводить расчеты — да. Направлять эти деньги на покупку валюты для погашения займов от зарубежных инвесторов, причем спекулятивных, — нет. Иностранный инвестор получал за счет этого очень высокий процент, комиссионные. Настали тяжелые времена. Кто должен пострадать в первую очередь? Тот, кто получал наибольший доход.

Мы не должны за счет наших государственных денег помогать иностранным спекулянтам, пусть и в хорошем смысле этого слова. Конечно, если банк здоровый, ему помогают собственники, с иностранными инвесторами рассчитываться нужно, а если потенциальный банкрот — то нет.

— А как быть с угрозой кросс-дефолта?

— Кросс-дефолты по проблемным украинским банкам все равно уже объявлены. И часть западных инвесторов получили назад свои спекулятивные вложения, причем зачастую досрочно. А вот несколько миллионов вкладчиков — наших граждан — пока не могут получить обратно свои сбережения, нередко последние. Это же касается и наших юридических лиц.

— А вы природу тех внешних обязательств анализировали? Это были настоящие инвесторы, пусть и спекулянты, или связанные с банком лица?

— Изначально это все были реальные инвесторы. Но когда начался кризис, они начали массово сбрасывать эти кредиты, о чем говорят их котировки по 10—20% от номинала. И умные люди не покупают даже за бесценок подобные мусорные бумаги.

— Если, конечно, они не настолько «умные», что располагают инсайдерской информацией… Вы можете исключить, что долговые обязательства этих банков были скуплены связанными лицами за бесценок, а потом предъявлены к погашению фактически себе же, но уже по полной стоимости?

— Конечно, такую возможность нельзя исключать. Есть рынок, есть дисконт, есть возможность заработать. Ничего в этом плохого нет, но задача центрального банка как раз в том и состоит, чтобы не дать возможности нажиться спекулянтам.

Это — один из главных репутационных рисков для руководст­ва любого центробанка. Когда Сорос заработал огромные деньги на фунте, председатель Банка Англии был дискредитирован на всю жизнь.

— Но у нас ведь как раз зарабатывают, и по полной программе зарабатывают! Кто конкретно? Те, кто получает наибольшее рефинансирование, собственники этих банков?

— Заработать хотят все, и необязательно это собственники или связанные с ними лица. Но проблема еще и в том, что мы иногда не знаем реальных собственников банков.

— Ой ли? Александр Владимирович, зачем вы лукавите?

— Я не лукавлю, просто дело в том, что мы владеем этой информацией зачастую только формально.

Кстати, сейчас становится невыгодно быть собственником банка. Надвигается необходимость возврата депозитов миллионам людей. Пока как бы никто не виноват, на кризис все списывается. Но собственник банка несет ответственность за депозиты как граждан, так и юридических лиц. Кстати, за кризис, начиная с января 2009 года, ответственность несет украинская власть. Так как внешний шок уже не влияет на наши проблемы.

— Разве ответственность собст­венников не ограничивается внесенными в уставной капитал средствами?

— Нет, ответственность значительно выше. Как и менеджеры банка, так и его собственники ответственны за плачевное состояние банка, за его ликвидность и за депозиты в первую очередь. То есть банки должны рассчитываться сначала с украинскими вкладчиками, а не с иностранным инвесторами, у которых запас «жира» как раз очень хороший. У нас же получается наоборот. И слишком легко и безответственно к этой проблеме относятся: «Ну, нет денег для вкладчиков, государство кому-то когда-то выплатит!»

В некоторых банках (их немного) собственники спасают себя, а не депозиты, и именно в таких случаях дело должно заканчиваться в суде, в разбирательствах с конечными собственниками, конечными выгодополучателями, не только менеджерами. Если аудит, а потом суд установит, что невозвращенные кредиты выдавались инсайдерам, подставным лицам, заведомо убыточным предприятиям, наказание должно быть адекватно материальному ущербу.

— Вы считаете, что этим проворовавшимся субъектам не хватит денег на взятку прокурору или, в крайнем случае, на билет из страны?

— На билет хватит, но что потом? Всю жизнь скрываться? Ведь здесь останутся обманутые люди. Поэтому это очень важный концептуальный вопрос. Необходимо, чтобы собственники и менеджеры банков, да и все чиновники почувствовали ответственность за все средства, которые они взяли у людей и предприятий (та же зарплата, пенсии). Это колоссальные деньги, и повторяю: они должны за них отвечать, причем в суде. А сейчас эта ответственность размыта.

— Парадоксальная получается ситуация. Отдельные непорядочные банкиры и их покровители на кризисе обогащаются. В то время как система, в которой работает множество честных и порядочных людей, каждый день понемногу рушится. Не­уже­ли ничего нельзя сделать?

— Нет, можно, но надо дейст­вительно принимать комплекс мер. Через несколько дней я закончу разработку блицпрограммы выхода страны из кризиса, которая касается не только банков, но и государственных финансов, а также структурных реформ. Банков­ский бизнес и управление финансами страны требуют сегодня реструкту­ризации и внедрения новых, во мно­гом инновационных подходов.

Не буду описывать эту блиц-программу, остановлюсь лишь на одном моменте. Главная задача сейчас — максимально сократить количество неплатежеспособных банков. Есть критическая масса, ее показатель колеблется где-то в диа­пазоне 10—15% банковской системы. Мы к нему приближаемся. Ес­ли больше — начинается необратимый системный кризис в обществе.

Поэтому необходимо очень оперативно возродить межбанковское кредитование. Надо понимать, что пока не восстановится рынок межбанковских кредитов, нет смысла надеяться на восстановление кредитования конечных заемщиков, и значит, будут и дальше накапливаться проблемы в банковской системе (вымываться депозиты) и всей экономике (стагнация и массовые банкротства).

Восстановить межбанковский рынок сейчас можно только за счет гарантий правительства. Поскольку межбанковский рынок у нас небольшой, чтобы его разблокировать, достаточно будет гарантий на 5 млрд. грн.

Лимиты гарантий для каждого банка можно установить на основании результатов уже проведенного обязательного диагностического аудита для крупнейших и крупных коммерческих банков, добровольного — для всех остальных банков. Безнадежные банки должны либо реструктуризироваться, либо ликвидироваться, а остальные — покупать страховку правительства под межбанковские операции в рамках установленных правительством лимитов.

Хотелось бы подчеркнуть важность этого шага таким доводом. Если мы в ближайшие недели не предпримем действенных мер для восстановления кредитной активности банков, то падение темпов роста экономики может быть катастрофическим. Например, в 2004 году кредитование остановилось на три месяца, и в результате темпы роста экономики замедлились в пять раз — с 12,5 до 2,5%. Сейчас мы уже не кредитуем полгода. Так что падение ВВП в нынешних условиях может превысить и 20%. А если мы еще полгода не сможем восстановить кредитование экономики, то ситуация будет напоминать сложившуюся после распада Советского Союза.

— Эту угрозу можно как-то предотвратить, есть реальный рецепт?

— Наиболее действенный практический рецепт — создание специализированного банка развития, поскольку надеяться на ресурсы иностранных частных инвесторов в ближайшем обозримом будущем не приходится. Наряду с межбанковским кредитованием, это единственный шанс для новых масштабных инвестиционных проектов на ближайшие два года.

— Кажется, мы обсуждали с вами это предложение два или три года назад. Дело так и не сдвинулось с мертвой точки.

— Да, даже при поддержке президентом страны В.Ющенко этого проекта. Сначала дело увязло в дискуссиях, потом были другие приоритеты. Но сейчас создание такого банка — это первоочередная задача.

— Какой капитал ему понадобится?

— Минимум 10 млрд. грн. Еще приблизительно столько же он сможет привлечь от международных финансовых организаций и на международных рынках.

— Сколько времени понадобится на создание банка развития?

— При наличии необходимой политической воли и консенсуса между НБУ, правительством и главой государства — месяц-полтора. Приоритеты деятельности такого банка хорошо известны. Это — инвестирование в энергосбережение, автомобилестроение, сельское хозяйство, предприятия легкой и пищевой промышленности и Ев­-ро-2012. При этом надо понимать, что если не создать этот банк уже сейчас, то в дальнейшем сделать это будет сложнее, поскольку ситуация в экономике до конца года будет только ухудшаться, бюджетные проблемы — нарастать.

P.S. В пятницу, когда верстался номер, стало известно, что приказом НБУ №44 от 17 марта с.г. зам­главы Александр Савченко освобожден от основных функциональных обязанностей, что является очередным свидетельством противостояния между ним и руководством Нацбанка. О факте под­писания данного решения А.Савчен­ко узнал… от журналистов «ЗН». Но от комментариев отказался.

Как сообщило агентство «Ин­терфакс-Украина», общее руковод­ство и контроль над деятельностью департамента валютного контроля и лицензирования, управления контроля рисков и группы управления проектами международных кредитных линий при Национальном банке Украины теперь будет курировать другой заместитель главы Нацбанка Владимир Кротюк. К нему же отойдет и контроль над деятельностью исполнительного директора по вопросам налично-денежного обращения, прежде также относившийся к обязанностям А.Савченко.