Все об их матери

В этом году отмечается 300-летие со дня рождения императрицы Марии-Терезии — одной из главных героинь не только австрийской, но и мировой истории XVIII века. В Вене юбилей отмечают беспрецедентным количеством исторических и художественных выставок. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Юбилейные выставки открыл или собирается открыть чуть ли не каждый сколько-нибудь заметный музей Вены и окрестностей. Все как в ахматовской Венеции: "В каждой лавке яркие игрушки: // С книгой лев на вышитой подушке, // С книгой лев на мраморном столпе". Только вместо льва с книгой — важная габсбургская государыня. В Музее истории искусств показывают медали времен Марии-Терезии, в Музее фарфора — интимную фарфоровую утварь, в Национальной библиотеке — книги и документы.

Но главная выставка, объединяющая разом чуть ли не все связанные с императрицей сюжеты (художественные и политические, биографические и социальные), развернута сразу на четырех площадках. Это шенбруннский Музей императорских карет, Музей мебели и два замка вдали от столицы, в Нижней Австрии,— Нидервайден и Хоф.

С одной стороны, весь этот выставочный вал, конечно, тщательно спланированная чисто музейная стратагема: Мария-Терезия, может, и не Моцарт, но все-таки узнаваемый и каждому хоть понаслышке знакомый персонаж, и вообще, дамы-правительницы в качестве героинь выставок "про старину" — аттракцион в смысле туристической явки вполне надежный.

С другой стороны, это еще и размышление о национальной истории, о реформах, о поворотных пунктах европейской геополитики и о психологических обертонах административных новаций.

"Среди Габсбургов нашелся один мужчина, да и тот женщина",— с уважительным цинизмом говорил о Марии-Терезии ее архипротивник прусский король Фридрих II. Многолетние военные конфликты воспитали в неопытной поначалу императрице государственную волю, но также заложили под континент мины замедленного действия: противостояние Австрии и Пруссии аукалось потом в больших распрях вплоть до ХХ века.

Но о войнах на выставке говорится немного, соответствующую проблематику освещает выставка в замке Хоф. Баталии отодвинуты на периферию проекта, как и вообще все конфликтное или противоречивое: наряду с благодетельными просвещенными реформами Мария-Терезия запомнилась и событиями вроде гонений на протестантов или изгнания евреев из Вены.

Зато много сказано о культурном расцвете и блеске двора. Например, экспозиция в Музее карет немножко вразрез с общепринятым имиджем императрицы как насквозь положительной скопидомной государыни воспевает зимнюю придворную забаву — катания на причудливых раззолоченных санях. Годы спустя именно из-за таких причуд, обставленных с чересчур броской роскошью, парижане всерьез разозлились на дочь Марии-Терезии — эрцгерцогиню Марию-Антонию, ставшую королевой Марией-Антуанеттой.

Вот дела семейные — это, безусловно, главная тема юбилейных выставок. Со своим супругом Францем-Стефаном (лотарингский герцог стал при ее энергичной поддержке императором Священной Римской империи) монархиня прижила шестнадцать детей, из них до взрослого состояния дожили тринадцать. Причем царствующую чету объединял не политический расчет, а супружеская любовь, настолько пылкая и непринужденная для трона, что на вкус современников она отдавала мещанством.

Мария-Терезия, номинально правившая лишь как соправительница сначала мужа, а потом сына (императора Иосифа II), посвятила отпрыскам огромное количество государственных и человеческих усилий. Благодаря паутине династических браков они сделали ее "бабушкой Европы".

Но подробная хроника домашних спектаклей, любительских упражнений в живописи и прочих семейных радостей свидетельствует, что императрица счастливо сочетала старое отношение к принцам и принцессам как к дипломатическому товару с моральным кодексом образцовой матери эпохи Просвещения.

Среди габсбургских портретов оказывается и русская матушка-государыня. Только это не Екатерина II, которую Мария-Терезия хотя и не жаловала за вольнодумие, но все же вынужденно держала в ближайших геостратегических партнершах (две императрицы, например, поделили Польшу, скрепя сердце допустив к разделу и Фридриха II). Это Елизавета Петровна — крестная матушка эрцгерцога Петра-Леопольда, будущего императора Леопольда II.

Кажется, трудно представить себе менее сходные репутации, чем у педантичной и чадолюбивой Марии-Терезии и легкомысленной "дщери Петровой". Но в историко-культурной перспективе обе монархини оказываются неожиданно сближенными.

Выставка в Музее мебели напоминает, что на рубеже XIX-XX веков к образу Марии-Терезии с особой охотой обращались художники и писатели, что "терезианское рококо" стало модным стилем, что эпоха императрицы виделась пленительным временем красивых чувств и мирного довольства (вспомните "Кавалера розы" Гуго фон Гофмансталя и Рихарда Штрауса).

В сущности, чрезвычайно похоже на тот художественный культ Елизаветы Петровны, который соорудили мирискусники. И психологически очень понятно: если доброе и далекое старое время, о котором так приятно вздыхать посреди современных тревог, олицетворяет коронованная дама, то и самая безжалостная мать начинает казаться милой бабушкой.

МинПром