В полную силу тяжести

Третьяковская галерея показывает ретроспективу советского художника Гелия Коржева (1925-2012), одного из самых изобретательных мастеров послевоенного соцреализма. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.

За год до того, как Леонид Ильич Брежнев снова сделал 9 Мая выходным днем и санкционировал первый за 20 лет парад Победы на Красной площади, 39-летний художник Гелий Коржев впервые показал несколько работ из серии "Опаленные огнем войны". К тому моменту Коржев уже крепко засел в административной иерархии советского искусства. Годом раньше ему "дали", как это в то время называлось, заслуженного деятеля искусств РСФСР. Незадолго до выставки сделали членом-корреспондентом Академии художеств СССР.

Невероятный успех для художника, которому не исполнилось еще и 40 лет. И успех объяснимый. После скандала на выставке "ХХХ лет МОССХ" в 1962 году, когда первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев яростно боролся с формализмом и абстракционизмом, Союзу художников понадобился положительный герой из молодых. Коржев идеально подходил на эту роль. Его триптих "Коммунисты", написанный в конце 1950-х, идеально отражает идеологический поворот к ленинским нормам.

"Поднимающий знамя" — мрачный демонстрант, пригнувшийся к земле за красным флагом,— был выразителен (благодаря оригинальному ракурсу), правдив (тут сработала композиция, напоминающая фоторепортаж) и народен (землистый цвет лица и натруженные руки не оставляли сомнений в принадлежности героя к пролетариату). Колорит картины не вызывал нареканий: сразу ясно, что действие происходит в пространстве реализма.

Но было в полотне и нечто важное, неконъюнктурное, что сразу отделило Коржева как от современников, так и от предыдущего поколения сталинистов. Тяжесть живописи и сюжета свидетельствовала о том, что художник задался целью перезагрузить реализм как таковой, вернуть его куда-то во времена Парижской коммуны и ее лидера Гюстава Курбе, самого первого реалиста. А заодно и повернуть лицом к высокой классике, а не к барокко или передвижникам, на которых ориентировались художники недавнего прошлого.

Вот, например, "Гомер" из того же триптиха "Коммунисты". Брутальный мужчина в комиссарской форме лепит бюст первого эпического поэта Древней Греции. Картина ложь, да в ней намек: советская история не повод для скептических диалогов (тогда был бы Сократ) или лакировки действительности (Аполлон), а материал для эпического повествования.

Раз уж на сцене появляется Гомер, то должны возникнуть и титаны. Об этом — серия "Опаленные огнем войны" и главная работа цикла — "Следы войны". Фронтальный портрет солдата с одним глазом и ожогом на месте второго вызвал огромный интерес у профессионалов и простых зрителей. Никогда еще на советских выставках не показывали столь явных свидетельств громадной, невосполнимой травмы военного времени. Ветераны и тем более инвалиды в первые годы после Великой Отечественной были не то чтобы персонами нон грата, но особого уважения, по мнению руководства, не заслуживали.

О лечении нации думать никто не хотел, много важнее было закрыть границы и уничтожить влияние Европы на неокрепшие умы ее освободителей, для чего и стартовала кампания по борьбе с космополитизмом. Целинная романтика и культ молодости хрущевской эпохи тоже не способствовали серьезному разговору о последствиях войны. И тут Коржев с больными, некрасивыми людьми в масштабе микеланджеловского Давида.

Эти вещи так и остались его пиком. После них начались десятилетия нарастающего скепсиса, когда по-гомеровски цельный миф о великом прошлом разрушался изнутри и снаружи. Коржев честно и довольно изобретательно фиксировал распад формы и содержания советской эпохи. Главным достижением спорной, но очень выразительной архитектуры выставки (Евгений Асс, Кирилл Асс, Надежда Корбут) стали моменты, когда из полного сил и громоздкой мощи периода "Коммунистов" мы можем заглянуть через оконный проем в пустые глазницы скелета из восьмидесятых, обмотанного красным флагом.

Лучшим выражением глубокого разочарования в новом времени стали "Тюрлики" — мутанты с импортным, почти немецким названием, беснующиеся под черными знаменами анархистов и пожирающие людей. А под конец Коржев стал писать полотна на библейские сюжеты — с теми же персонажами, что и на картинах про XX век, но уже точно обреченными на трагический конец. Главной работой цикла является, безусловно, "Осень прародителей". Старенькие Адам и Ева в каких-то лохмотьях сидят в осеннем Эдеме, яблоки с древа познания рядом, ненадкусанные: ведь даже если играешь по всем правилам, рай не гарантирован.

Валентин Дьяконов

МинПром