На новой земле

Вынужденные переселенцы из Крыма по-разному объясняют свой отъезд, но одна из причин объединяет всех — это страх.

Однажды к ним на порог пришла Россия с топотом сапог «зеленых человечков» и озлобленно-радостными криками ряженых «самооборонцев». В таком Крыму они жить не захотели. «k:» рассказывает истории вынужденных переселенцев из разных уголков полуострова. Крым по-разному был близок каждому из них. И, отправившись в путь, кто-то оставлял здесь фрагмент биографии, а кто-то — часть своей души.

Подальше от «мальчиков с ружьями»

Раньше наиболее неспокойное население Красноперекопска условно делилось на милиционеров и «химиков» (так в городе называют условно освобожденных). Сейчас тон там задает «народная самооборона». «Молодые девулечки» и «мальчики с ружьями» — описывает ее представителей Лариса Куц. Уменьшительно-ласкательные эпитеты не должны вводить в заблуждение — она говорит о них без нежности, стремясь подчеркнуть нелепость сложившейся ситуации. Куц оставила Крым в том числе и из-за этих «девулечек», являющихся самой характерной приметой нового режима.

— Я не приветствую политику России. Я украинка, мама украинка с корнями, а ребенок и слушать не хочет о том, что мы будем жить в России. В ней мы себя не видим, — объясняет Куц, почему она стала переселенкой. — И потом, мною двигали неопределенность и страх. Больше страх за ребенка, чем за себя.

15-летнюю дочь Лариса забрала с собой в Киев. Надеется, что встанет на ноги и сможет перевезти сюда 70-летнюю мать. Сейчас Куц с дочерью, как и несколько других семей крымских переселенцев, приютили в одной из киевских гостиниц. Но везение с крышей над головой временное — лишь до конца мая. Что делать потом, Куц не знает, но возвращаться в Крым точно не будет. Дом в Красноперекопске, в котором прошла молодость ее родителей, в котором выросла сама Лариса и в который вернулась после замужества, она хочет продать. Но юридические нюансы пока не позволяют.

— Я не могу вступить в права наследства, так как нотариусы в Крыму не работают. А киевские нотариусы заниматься этим не желают. Кроме того, мы не можем обналичить деньги с депозитов, — Куц рассказывает о ситуации, в которой сегодня оказались все крымчане. Просто по переселенцам это бьет больнее.

Куц — человек действия. Она вытаскивает из сумочки выданные переселенцам справки, не имеющие никакой практической пользы, и рассказывает о шквале обрушившихся на нее проблем. Об так называемой помощи чиновников, предлагавших ей с дочерью поселиться в комнате на восемь человек. О горечи, когда после шести лет работы главным бухгалтером открываешь список предложений по трудоустройству и обнаруживаешь, что без помощи знакомых можно разве что устроиться контролером в общественном транспорте. Но вместе с тем в Куц столько твердости и смекалки, что веришь — она сумеет справиться с внезапно обрушившимися на нее невзгодами.

А вот большого сожаления по оставленному Красноперекопску, где Куц прожила большую часть своей жизни, я не заметил. Лариса не считает, что она осталась без родины, — ведь она же продолжает жить в Украине.

— При одной мысли о том, что там Россия, уже нет никакой ностальгии, — объясняет она.

Отрезок в биографии

Чем моложе человек, тем легче ему дается переезд, даже вынужденный. Это правило применимо к переселенцу Роману Сербулу, в недавнем прошлом ялтинскому студенту, а ныне студенту одного из киевских вузов. В Ялте у Романа осталась мать, которая планирует доработать до определенного срока, а затем уехать из Крыма. Для нее переезд должен оказаться менее болезненным процессом, чем для других переселенцев, — Роман надеется, что к тому времени успеет освоиться и снять жилье.

— Мама разговаривает по телефону на украинском, а люди, услышав это, называют ее бандеровкой. После референдума люди изменились. Все украинское для них стало кошмаром, — описывает Роман атмосферу, из которой уезжал.

Крым для Сербула лишь один из пунктов на его жизненном пути, лишь интересная история в его биографии. Родился он в Кировограде, а в Ялте прожил последние шесть лет. Успел обзавестись друзьями и потерять их — многих сразу после аннексии Крыма, по идеологическим причинам.

Жизнь в пути

После появления на полуострове «зеленых человечков» соседи жительницы Симферополя Сусанны Ягьяевой стали смотреть на ее семью недобрыми глазами. Ягьяева глубоко верующий человечек. Вместе с семьей она покинула полуостров, опасаясь преследования за вероисповедание.

— Мы созваниваемся, и сестры мне рассказывают, что уже начинают издеваться над верующими, — Ягьяева пересказывает мне несколько историй таких издевательств. — Нам в Крыму тоже было несладко, например, работы не было постоянной, но все-таки я свободно дышала.

В конце 80-х — начале 90-х крымские татары начали массово возвращаться в Крым из мест депортации. Сусанна переехала в 1989-м. За эти годы на голом участке ее семья построила дом, который пришлось оставить.

— Я говорю сыну: хотя бы ты вернись, ведь жалко дом. Он отвечает: а что там делать, — сетует Ягьяева.

Все происходящее сейчас в жизни Сусанны — это ее хиджра, переселение. Ягьяева вспоминает Пророка, который совершил хиджру, переселился из Мекки в Медину. Возможно, при мысли об этом ей становится легче. Но она не исключает, что нынешняя остановка — временная, и в будущем они с мужем покинут Украину. Ситуация осложняется тем, что в миграционной службе Крыма остался паспорт супруга.

— Мне уже как-то все равно. Даже тот дом не жаль. Ничего не хочу. Мне все опостылело. Много работаю, очень устаю и перестала думать о чем-то, — говорит она.

В Украине, но не на родине

— В течение месяца родной город становится отвратителен из-за толпы полувооруженных людей. Всех охватывает истерика, и только немногие пытаются сохранить здравый смысл. Это становление фашистского режима, — клеймит происходящее в Крыму переселенец Ян Синицын.

Предки Синицына по материнской линии с конца XIX века жили в Симферополе, по отцовской — с середины 30-х годов прошлого века. Их потомку пришлось обрубить корни. Синицын рассуждает так: ты не смог их выгнать со своей земли, значит приходится уезжать самому. Сейчас он с приятелем снимает дачу под Киевом, которая тоже может быть лишь временным пристанищем.

Говоря о товарищах по несчастью, Синицын вспоминает знакомую крымчанку с двумя детьми. Всю жизнь женщина проработала на одной работе, даже не подозревая, каким образом нарушится эта стабильность. Окончательное решение о переезде она приняла после того, как в школе ее поселка появился российский солдат. Женщина поняла, что не сможет жить среди людей, готовых допускать подобное.

Ян не отрицает: в той, мирной, симферопольской жизни у него появлялись мысли о том, чтобы однажды отправиться покорять Киев. Но пока он говорит, мне кажется, эти мысли так мыслями и остались бы — Синицын больше похож на теоретика, чем на практика.

— Да, Украина моя страна, я в ней сформировался как личность. И Киев нельзя не любить. Но меня огорчает то, что я не могу свободно выбирать, где мне жить. Кучка людей заставляет меня делать выбор, который в другой ситуации был бы легким и свободным, а сейчас я должен вспоминать, что там оставил, — объясняет Синицын различие между желанием ехать и необходимостью.

Говоря о прошедшем на полуострове референдуме, Ян прибегает к метафоре: если пьяная компания идет вечером по улице — кажется, что вся улица пьяная. Так же и в Крыму: тон на улице задавали отдельные пророссийские активисты, а казалось, что вся улица хочет в Россию. Синицын вспоминает и собственное непонимание: во время революционных событий на Майдане некоторые его собеседники критиковали протесты, акцентируя внимание на их негативнном влиянии на экономику страны. Неделей позже эти же самые люди на вопрос об экономических проблемах в случае аннексии Крыма начинали говорить о стоицизме русских и о том, что нужно потерпеть.

В Симферополе Синицын оставил дом. Он не хочет его продавать — планирует однажды в него вернуться.

— Как должны сложиться обстоятельства, чтобы вы вернулись? — спрашиваю я.

— Не должно быть того режима, который есть сейчас, — отвечает он.

— Но скорее всего симферопольцы останутся такими же, какими они были в момент вашего отъезда.

— Нужна грамотная юридическая и гуманитарная политика в их отношении — в этом случае ситуацию можно быстро изменить. А до этого политика по отношению к крымчанам с каждым годом ухудшала ситуацию.

Синицын верит, что крымские переселенцы справятся с трудностями — потому что уезжала активная и жизнеспособная часть крымчан. Но душевные переживания больнее материальных невзгод.

— Для меня Крым — это моя земля, и никакая другая земля уже не будет моей. Уже поздно, — резюмирует Синицын. — Цену земли познаешь лишь тогда, когда за нее приходится бороться, хотя бы мысленно. Уверен: ничего кроме Крыма для меня родиной уже не будет, ничего я не буду называть своей землей. Родины нас лишили.

Рустем Халилов