Где Русью пахнет?

Оценивая визит Патриарха Московского и всея Руси Кирилла в Украину, можно сказать, что глава РПЦ как мог соответствовал роли, очерченной для него светской властью России, — роли идеологического тарана. Российские СМИ уделили этому визиту не меньше внимания, чем визиту какого-нибудь высокого государственного чина.

Возможно, так оно и было: с их точки зрения, патриарх выполнял задание, которое выполнить не может больше никто. Но для Украинской церкви в эти дни решается совсем другой, не менее важный вопрос — ее целостности, зрелости и способности противостоять политическим играм власти. Их собственной, церковной, которая пытается утвердиться здесь, чтобы стать сильнее там.

В конце своего визита в Ук­раину Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, воспользовавшись как бы случайно заданным «вопросом из зала», заявил о том, что хотел бы стать гражданином Украины. Не теряя российского гражданства, разумеется. Трудно поверить в то, что это был экспромт. Очень уж хорошо ложится в программу визита, который в сущности оказался посвящен продвижению идеи «православной цивилизации», а то и вовсе «Доктрины рус­ского мира». Ее патриарх продвигал в массы еще будучи митрополитом Смоленским и Кали­нин­градским. «Русский» — это, разумеется, от слова «Русь», а не «Россия», но кто станет вникать в филологические тонкости?

Предположение о том, что пат­риарх может принять украинское гражданство, только на первый взгляд выглядит маргинальным. Конечно, двойное гражданст­во запрещено в Украине, но патриарх высказал надежду, что для него украинская власть сделает исключение. К этому пассажу достраивается муссирующаяся в пророссийских церковных кругах идея о том, что Киев должен стать не символической, а дейст­вительной «южной столицей» пат­риарха РПЦ. С тем, что он будет жить полгода в Москве, полгода в Киеве и соответственно именоваться «Патриархом Московским, Киевским и всея Руси».

Следует понимать, что титул — это не просто слова. В данном случае это будет означать, что патриарх Московский станет полноправным главой Украин­ской православной церкви, которая еще недавно имела статус самоуправляемой и пользовалась «правами широкой автономии». В собственно «украинском» предстоятеле отпадает необходимость — вместо Блаженнейшего митрополита Киевского УПЦ будет управлять непосредственно патриарх Московский, а в отсутствие патриарха делами церкви будет ведать его помощник — викарий. Киевская кафедра фактически лишится главенствующего положения в церкви.

Пока этот проект «двойного патриаршества» существует только в виде «неосторожных высказываний» (которые, как по волшебству, тут же становятся публичными и приобретают необходимый общественный резонанс). Но есть и вполне реальные дела, указывающие на желание патриарха по возможности уже сейчас ослабить позиции киевской кафедры. Игнориро­вание фигуры митрополита Владимира в дни празднования в этом году бросалось в глаза — его как бы невзначай сделали частью «митрополичьей массовки», сопровождавшей патриарха. Который, в свою очередь, проявлял больше интереса к «региональной церковной элите», чем к предстоятелю. Более того, он расширил ряды этой элиты, пожаловав сан митрополита архиепископу Никола­евскому Питириму и архиепископу Хустскому Марку. Судя по выбору патриарха, в его церкви ценятся люди не столько святые, сколько преданные.

Эти «назначения» привели в некоторое замешательство наблюдателей, поскольку в УПЦ подобные решения принимаются по инициативе предстоятеля УПЦ, согласно его указу. Патриарх Кирилл показал, что он выше каких-то там документов и правил УПЦ, и вершит так, как сам сочтет нужным. К тому же новые митрополиты и, соответственно, митрополичьи округа ему действительно нужны: укрепление региональных элит — самый действенный способ борьбы с централизацией. Напомню, что, еще даже не став патриархом, глава РПЦ уже проводил в Украине политику, сводящуюся к формуле «разделяй и властвуй». Это дало ему возможность избежать «украинского вопроса» на Поместном соборе, который, в частности, не утвердил статуса и Устава УПЦ. Теперь патриарх Кирилл может чувствовать себя свободным в отношении и того, и другого. И он чувствует.

В целом, можно сказать, что «автономное» крыло УПЦ расплачивается теперь за проявленную зимой слабость. Все «маленькие шаги» оказались перечеркнуты несколькими решительными жестами. А зловещее слово «раскол», имеющее в устах наших церковников просто магическую силу, начало обретать совсем новый, еще более чудовищный смысл.

Собственно проблеме раскола — этой самой большой, по общему мнению церковников, проблеме украинского православия — патриарх Кирилл не стал уделять слишком много внимания. Он не вышел за рамки обычной риторики о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Разделен­ность украинских церквей в его речах выступала, скорее, как частный случай непонимания некой великой объединяющей идеи. Никаких конкретных стратегий, тем более — программ. Российские коллеги высказали предположение, что патриарх решил подождать, пока патриарха Фи­ларета сменит более сговорчивый человек. Но договариваться-то надо не с патриархом, а с паствой — сейчас, как и в будущем. Напротив, есть основания подозревать, что патриарх Кирилл вообще не собирается ни с кем договариваться. По крайней мере, здесь, в Украине.

А здесь после визита патриарха Московского перспектива объединения выглядит более призрачно, чем когда-либо. Даже УАПЦ, часть которой, казалось бы, уже готова пойти на компромисс и вести переговоры до полного объединения (или прекращения существования — как кому нравится), скорее всего, сильно изменится. Патриарх Филарет потрет руки и скажет: я же вас предупреждал, что Московская церковь — это агент Кремля, который тянет нас назад в СССР? Паства ахнет и снова станет косо смотреть через дорогу на соседний храм, в котором служит «московский поп». «За последние годы мы слишком привыкли к хорошему, — признается один знакомый батюшка. — Мы привыкли, например, что в УПЦ Московского патриархата не стыдно ходить. Теперь придется отвыкать». Вот как просто и быстро можно было развалить то, чего добивались маленькими шагами долгие годы.

И нет повода оправдывать патриарха тем, что «он не знал», что «русские идеи», которые он высказывал, по крайней мере, в половине случаев с прицелом на русское ТВ, в Украине не могут быть популярны. Что они не могут объединить не только страну в целом, но даже только православных этой страны. Что это как раз то, что «нас разделяет, а не объединяет» — любимая формула церковников — радетелей за единство. Знал. Поскольку даже в УПЦ достаточно людей, не видящих перспективы для своей церкви в подобном «единстве».

Впрочем, сколько их там останется после визита? Слух о том, что несколько епископов-автономистов будут выведены за штат, сделал свое дело — даже те представители УПЦ, от которых мы привыкли слышать о необходимости самостоятельности, либо умолкли, либо заговорили совсем иначе.

Не надо о страхе и «собственной шкуре». На самом деле, у этого страха есть более благородные основания. Раскол — это не только удобное словечко, которым, как кадилом от нечисти, священнослужители отмахиваются от неудобных вопросов и ситуаций. Это вполне реальная угроза — только выглядит она не совсем так, как мы привыкли думать. То, что патриарх Московский вполне сознательно ассоциирует идею «русской православной цивилизации» с самой верой и церковью, то, что он выступает активным промоутером «Докт­рины русского мира» и дает нам понять, что мы по умолчанию являемся его частью, сеет смуту в душах и разжигает войну в умах. Войну между «согласными» и «несогласными» — в сущности, между Востоком и Западом. Граница между ними, как преду­преждал нас небезызвестный социолог, проходит как раз по Днеп­ру. То есть делит нашу страну на две части. О том, что подобные войны будут обязательно религиозными, этот социолог тоже предупреждал. Не думаю, что работы этого социолога прошли мимо внимания создателей «Доктрины русского мира».

Хочется предположить наи­менее драматичный сценарий: например, в РПЦ решат, что единственное, что можно сделать с украинской церковью, — получить с нее шерсти клок, «оторвав» ту часть, которая по тем или иным причинам воспримет предлагаемый статус и идею русского единства. В этом случае крупные митрополичьи округа с благодарными митрополитами во гла­ве могут сыграть свою роль, определив ориентацию своей час­ти церкви, обеспечив массовость «одобрямса» и свою долю имущества при разделе, который может последовать, если настроения Московской патриархии фор­мировать «русский мир» останутся столь же радикальными. Рассчитывать на то, что такой «раз­вальный» сценарий окажется недраматичным, можно, но это несколько наивно. Во всяком слу­чае, русская публицистика, разра­батывающая сценарии разделения Украины на Право- и Лево­бережную (последнее время подобная литература стала массовым явлением российского рынка — причем авторы, судя по риторике, все сплошь приверженцы «Докт­рины русского мира»), обещает нам в этом случае гражданскую войну с обязательным участием России, которая будет покровительст­вовать Левому берегу. Не хочется думать, что Русская православная церковь может принять участие в чем-то подобном, но пока что риторика пат­риарха Кирилла не оставляет сомнений, что создание «русского мира» для него — программа. Вопрос только в том, как далеко он готов пойти в плане средств.

В скором времени в Украину должна прибыть делегация Вселенского патриархата. Возможно, Константинополь — это последняя надежда той части УПЦ, которая не хочет принимать участия в идеологических играх своего начальства. Но на что, собст­вен­но, им надеяться? То, что представители Константинополя постарались не пересечься на нашей земле с патриархом Кириллом, а по возможности подождать, пока после него земля остынет, говорит о том, что их действия и решения вряд ли будут столь же радикальными. Но в то же время только их участие может дать нам надежду на то, что если разделение состоит­ся, оно, по крайней мере, будет цивилизованным: при условии, что та часть украинской церкви, которая не захочет стать частью «русского мира», обретет канонический статус в составе Вселенского патриархата. В Фанаре не могут не понимать, что в случае удачной реализации идеи «русской православной цивилизации» притязания Вселенского патриарха на статус первого среди равных и «папы для всех православных» станут смешными. Поэтому они тоже остаются заложниками «украинского вопроса» — как и мы сами.

Как, впрочем, и патриарх Московский Кирилл. Который при всех своих достоинствах публичного политика оказывается таким же оторванным от реальности, как и прочие его коллеги по политике. Православие в Украине за годы независимости изрядно деполитизировалось. Подрастает поколение, для которого идея «братских народов» — окаменелость из кабинета истории. Можно назвать Киев «нашим Иеруса­лимом и Константинополем» и вызвать только один вопрос — зачем? Разве мало того, что он Киев? Можно провозгласить себя «Киевским», превратить УПЦ в «церковь регионов» — и в результате получить множество полупустых храмов и ни малейшего влияния на умы и души. По обе стороны границы.

Екатерина Щеткина