Киевский консенсус: проблемы анархии, монархии и олигархии

Идея подготовки этого материала в формате "вопросы—ответы", избегая "тяжеловесной" академической стилистики, возникла в результате общения автора с журналистом ZN.UA.

Вопросов вокруг экономической проблематики сегодня очень много — в непростых условиях дня сегодняшнего донимают не только крайне обострившиеся старые недостатки и болячки, но и невиданные до сих пор вызовы и угрозы.

Ответов, к сожалению, пока значительно меньше. Где их искать, и использует ли государство в рамках собственной экономической и финансовой политики все имеющиеся возможности? Какую роль должны играть государственные институты, призванные не только искать компенсаторы ключевых рисков в нынешнее время, но и смотреть дальше, создавая основу для дальнейшего развития?

Иногда для поиска ответов нужно распутать клубок чрезвычайно сложных вопросов, но часто рецепты давно и хорошо известны, и проблема только в их реализации.

Сразу отметим, что в рамках одного, даже очень обширного материала нечего и пытаться очертить и проанализировать исчерпывающий перечень даже наиболее актуальной экономической проблематики. Поэтому ниже речь пойдет только об отдельных ее аспектах.

1. Каково реальное состояние украинской экономики, полученное в наследство новой властью? Способно ли государство выполнять ключевые функции, и как в нынешних реалиях прогнозировать и планировать дальнейшее развитие экономики?

— Честно говоря, проблема прогнозирования не то что динамики, но даже направления развития украинской экономики сегодня напоминает решение дифференциального уравнения с частичными производными — это когда необходимо найти решение уравнения относительно неизвестной функции нескольких переменных. В сущности, мы также не знаем сейчас, какой должна быть функция нашей экономики.

Нынешнее правительство делает с экономикой все, что может, то есть активно затыкает бреши в корпусе тонущего корабля, выброшенного на рифы. Собственно, это как раз то, что и может делать временное правительство, или, как его представители сами себя называют, — "правительство камикадзе". Остается только надеяться, что вместе с камикадзе не рухнут в экономическую бездну еще 46 млн пассажиров-украинцев, и что со временем "Йоко́сука MXY7 О́ка" (японский самолет-снаряд специального назначения конца Второй мировой войны — крылатая бомба с ракетным двигателем, которой управляли пилоты-смертники) будет заменен на "Мрію" АН-225. И тогда "уряд мрії" сможет заняться стратегией дальнейшего экономического развития страны.

При этом не следует обольщаться мыслью, что у нас абсолютно новая власть (по крайней мере, в сфере экономики). И дело даже не в том, что многие лица во власти мы уже видели в тех же высоких кабинетах. Не менее важным является сохранения "кадров, которые решают все", на среднем уровне государственного управления — от заместителей министров до руководителей департаментов областных администраций. Но главное даже не это: у нас пока остается старой сама структура управления экономикой, включая институты и инструменты государственного вмешательства (функции государственного управления), отношения между государством и бизнесом, принципы и практику корпоративного управления.

Чтобы всем читателям было понятно, немного конкретизирую. Государственные учреждения наделены чрезмерными регламентирующими и контролирующими функциями, потому что государство подается идеологами его развития и воспринимается значительной частью населения как защитник или, скорее, глобальная страховая компания, которая должна поддерживать своих граждан от рождения и далее на протяжении всей жизни: обеспечить образование, высокооплачиваемую работу, качественный отдых, приличную пенсию… Теоретически государство может это делать, но только аккумулируя у себя соответствующие финансовые ресурсы.

Сегодня много говорят о необходимости бюджетной децентрализации для того, чтобы эти ресурсы (а в нашем случае они достигают 45% ВВП, что примерно на десять процентных пунктов, то есть на четверть, выше, чем в среднем по странам ЕС) перераспределялись не в центре (правительством), а в регионах — исполнительными органами местных советов. С моей точки зрения, это абсолютно правильно, но этого недостаточно. Поскольку параллельно необходимо заметно уменьшить долю общественного пирога, перераспределяемого через бюджетный механизм. Это лучше делать за счет местных налогов и сборов, чтобы местная власть, ориентируясь на менталитет своего населения и наличие реального предпринимательского потенциала, могла регулировать степень патерналистской поддержки.

Вторым важным элементом отношений между государством и бизнесом является бюрократическая зарегулированность, следствием чего становится распространение коррупции. У нас коррупция, как известно, это прежде всего не взятка за то, чтобы обойти закон, а откат за то, чтобы можно было делать бизнес по закону. Причиной этого явления был (и остается) механизм приватизации, контролируемый чиновниками. Следовательно, коррупция у нас — это форма "классового налога": класс чиновников ("владельцев государства") облагает налогами класс предпринимателей ("владельцев капитала") за то, что создает и обеспечивает условия ведения бизнеса. То есть нужно менять не людей (чиновников), а условия (экономические), в которых они работают.

В частности, проводить приватизацию на открытых аукционах, а еще лучше — через фондовую биржу, как это делала М.Тэтчер, и коррупционный налог будет собирать не за что, некому и не с кого. А очередная борьба за сокращение бюрократического аппарата и расходов на его содержание — это просто путь к повышению коррупционных доходов тех, кто все же останется: их будет меньше, но размер "налога" останется тем же или даже возрастет за счет надбавки за риск. Это уже проходили неоднократно и мы, и за границей.

Необходимо менять и принципы корпоративного управления, начиная с обеспечения прозрачности прав собственности (пока не известен конечный бенефициар, ни одна компания, в том числе офшорная, не должна иметь права осуществлять хозяйственную деятельность) и до обязательного введения в наблюдательные органы акционерных компаний (а крупные компании не должны оставаться семейным бизнесом) независимых директоров и обнародования подробных финансовых отчетов, как это принято по европейским стандартам (с расшифровкой основных источников получения прибыли, размерами оплаты топ-менеджеров, порядком распределения дивидендов и т.д.). Ничего особо сложного в этом нет — компании, осуществляющие первоначальное размещение своих акций на западных фондовых рынках, хорошо это знают и делают (правда, чаще всего относительно своих холдингов, зарегистрированных за рубежом).

Это что касается "новизны" экономической власти. Если же оценивать состояние экономики, то можно, подражая Дж.Кейнсу, сказать: "Сегодня мы переживаем острый приступ экономического пессимизма". Мы страдаем от двух болезней, упомянутых им в известной статье "Экономические возможности наших внуков". В нашем случае это, во-первых, "ревматизм" старой эпохи — не перереструктуризированная экономика, ориентированная на использование ресурсов, которых у нас мало (природное сырье, нефть, газ и т.п.), и, наоборот, игнорирующая ресурсы, которыми мы богаты (человеческий капитал, земля, геоэкономическое положение). И во-вторых, по Кейнсу, это вызванная чрезвычайно быстрыми изменениями болезнь роста, трудности перехода к новому экономическому периоду. Это в основном отсутствие той самой новой экономической модели управления, о которой я уже говорил. А также необходимость адаптации к условиям функционирования глобальной экономики.

В связи с последним следует привести слова американского бизнесмена Дж.Роджерса (партнера Дж.Сороса в создании инвестфонда "Квантум"), который на своей открытой лекции для студентов Киевской школы экономики напомнил: в XIX в. Соединенные Штаты имели немало проблем, таких, как рабство, массовое игнорирование закона на Диком Западе, слабая банковская система, отсутствие крупного торгового флота и т.п., а в XX в. США стали экономическим и политическим лидером. Но путь к ведущим позициям в глобальной экономике лежит через по-настоящему острую конкуренцию. Следует помнить, что в глобальной политике (и экономике) не бывает "договорной игры". И как в известном мультфильме о собаке, "никто и косточки даром не предложит".

В конце концов, о самом наболевшем: о терроризируемых или оккупированных территориях. С экономической точки зрения, это создает целый комплекс проблем: значительные потери; затраты на восстановление и компенсации, реструктуризацию экономики с учетом потерь портов, туристических зон, коммуникаций, природных месторождений, работавших на всю страну; в конце концов, нахождение новой модели экономических отношений как с Крымом, так и с Российской Федерацией. В этом вопросе, как говорят, существуют варианты, но публично обсуждать их детали означает открыть карты перед игрой ва-банк.

Могу сказать только очевидное: нужно выбирать между вариантами экономической войны (вплоть до полного прекращения экономических отношений и нанесения ударов в ответ), экономического коллаборационизма (то есть продолжения и дальнейшего развития экономических отношений с агрессором, делая вид, что ничего особенного не произошло, например, понимая, что сил для адекватного ответа не хватает и продолжение противостояния будет приносить только еще большие убытки) или экономического противостояния (когда экономические отношения возможны в особом режиме с расчетом на то, что счет за агрессию будет выставлен позже, когда для этого будет накоплен необходимый экономический ресурс). Каждый из вариантов имеет свои плюсы и минусы: экономическая война может завершиться громким поражением, коллаборационизм может привести к новым потерям и полному развалу, а противостояние может позволить накопить ресурсы не только нам, но и противоположной стороне, и тогда… Но при любом выборе для нас важным остается общее реформирование украинской экономики и выведение ее на новый конкурентоспособный уровень.

2. В чем заключается главная сегодняшняя проблема украинской экономики? Можно ли определить то звено, потянув за которое, можно вытащить всю сковывающую ее цепь?

— Об этом мне уже приходилось писать на страницах ZN.UA: основой здоровой рыночной экономики является прочная система частной собственности (см. №14 от 12 апреля 2013 г.). Дальнейшее игнорирование проблем, существующих в системе прав собственности, прежде всего корпоративной (реституция старых прав собственности, легитимизация приватизированной собственности, твердое гарантирование новых прав собственности, идентификация существующих прав, обеспечение прозрачных расчетов и т.п.) неизбежно приведет к обострению других экономических болезней — коррупции, монопольно высоких цен, рейдерства, нехватки иностранных инвестиций… В целом, согласно международному рейтингу защиты прав собственности (143-е место), мы находимся на уровне Зимбабве. И это очень грустно. Могу заверить как очевидец, что у нас дела пока не столь плохи, как в упомянутой стране, но тенденция настораживает. Не хотелось бы, чтобы наши дети рассказывали об Украине, как бывшие жители Южной Родезии, со слезами на глазах и причитая: "Была страна!..".

В дополнение к написанному по этому поводу ранее хочу добавить, что у нас одновременно с игнорированием прав одних собственников наблюдается абсолютизация этого права другими (как правило, приближенными к власти) собственниками — от незаконной застройки береговой линии и силового препятствования фотографировать свои имения (что является правом не только журналиста, но и любого гражданина) до монополизации своих услуг и давления на своих работников с требованиями то ли соответствующего голосования, то ли участия в некоторых массовых мероприятиях.

В связи с этим считаю очень уместным уточнение, внесенное в Основной Закон Украины. Статья 14 Конституции говорит не только о праве, но и об обязанности владельца: "Использование частной собственности должно одновременно служить общему благу". Капитализму тоже нужно учиться! А у нас в вопросах прав собственности пока сплошная анархия, в условиях которой "сильний слабкого б'є, ще й скубе".

Причем такую ситуацию нельзя олицетворять с поведением только верхушки власти и кучки самых влиятельных и приближенных к ней бизнесменов. Во-первых, к сожалению, частнический произвол намного больше распространен в нашем обществе. Но коль уж мы упомянули о так называемых олигархах, то следует немного детальнее остановиться на этом вопросе.

Вообще-то сам термин "олигархия" как-то некритически заимствован нами из российского политического дискурса (вроде понятия "ближнее зарубежье", что органически следует из имперской концепции лимитрофных государств, но абсолютно неуместно в лексиконе сторонников независимости новообразованных государств). На самом же деле речь идет не о власти немногих, как это следует из прямого значения термина "олигархия" (сначала имелось в виду — немногих умных), а о власти богатых, то есть плутократии.

Довольно интересное исследование по этому поводу недавно обнародовала наша соотечественница, канадская украинка Христя Фриленд. В своей книге "Плутократы" она утверждает, что новообразованные рынки сейчас переживают свой первый золотой возраст (а развитые — уже второй), в котором 1% супербогачей процветают в условиях глобализации, формируя "новую виртуальную нацию Мамоны". Украина не остается в стороне от этого процесса, занимая четвертое место по доли ВВП (приблизительно 15%), принадлежащей долларовым миллиардерам. Это немного меньше, чем в соседней России (20%), но заметно больше, чем у других соседей — Турции (5%) или Польши (2%).

Конечно, нам не легче от того, что "плутократическая эпидемия" распространяется по всему миру, но этот факт следует иметь в виду. Впрочем, больше должно беспокоить то, что у нас богатство почти всех миллиардеров связано с "политическим кумовством" (crony sector), в то время как в демократических странах такое явление отсутствует или носит маргинальный характер. В отличие от России, Малайзии, Сингапура, Филиппин или Мексики… Такая вот у нас компания в мире…

И обидно даже не то, что они богатые, а то, что это богатство не используется адекватно для общественного блага. Нам необходимо реализовать стратегию постепенного перехода от "кумовского" (или, скорее, "блатного") капитализма к капитализму общему, капитализму для всех (inclusive capitalism). Который предполагает не только общее участие в прибыли, но и активное участие всех (в том числе негосударственных акторов) в разработке стратегии управления экономикой. В качестве примера: программа сотрудничества с МВФ должна рождаться не только в "тишине правительственных кабинетов".

3. Как можно оценить условия последней программы сотрудничества с МВФ и ее адекватность текущим вызовам экономики?

— Это очень обширная тема для отдельного серьезного исследования. В качестве примера остановлюсь только на вопросе одной из самых чувствительных сфер — валютно-курсовой политике. Прежде всего, инвестора (как и каждого предпринимателя в целом) волнует не столько стабильность курса (в большинстве стран он как раз нестабильный), сколько его предсказуемость, прогнозированность. Когда курс, например, имеет тенденцию к падению под влиянием понятных макроэкономических причин, это позволяет прогнозировать курс "выхода инвестиций" или "трансфера дивидендов", рассчитывать ожидаемую прибыль, наконец, страховать (хеджировать) свои риски. Намного хуже, когда номинальный курс не меняется годами, а потом вдруг падает на 40% в течение одной недели по причинам, которые формально существовали давно, но почему-то никак не влияли на рынок. Не влияли, поскольку свободного рынка не было. Была "договорная игра", но большинство инвесторов были чужими на этом празднике жизни. Поэтому переход к рыночному курсу в принципе я безусловно поддерживаю и всегда призывал к такой системе. Почему в принципе? Потому что, во-первых, не уверен, что сейчас валютный курс носит сугубо рыночный характер. Если посмотреть на соответствующие графики (чарты), то мы не увидим тех "фигур", которые ожидают аналитики рынка. То есть динамика курса свидетельствует о том, что движение происходит все же не полностью согласно тому, чего можно ожидать, имея в виду рыночную ситуацию. Это свидетельствует о сохранении внерыночного вмешательства. Впрочем, его никто и не скрывает.

У нас продолжают бороться с валютными спекулянтами, не понимая, что спекуляция — это нормальная форма банковской деятельности, направленная на хеджирование валютных рисков (имею в виду не незаконные операции "менял" или конвертационных центров, а операции банков на открытом рынке). Особенно в условиях, когда другие формы и инструменты хеджирования на нашем рынке недоступны или запрещены — прежде всего, речь идет о фьючерсных операциях.

Недавно увидел сюжет российского телевидения, в котором положительно упоминался украинский опыт: в Москве только появляются передвижные автокофейни, которые уже давно стали обычными в Киеве. При этом комментатор ссылался на то, что предпринимательство еще не стало (в Москве) нормальным явлением, "ведь еще тридцать лет назад это считалось спекуляцией и могло привести за решетку". То есть с кофе у нас "все нормально", а вот с валютными операциями менталитет, к сожалению, остается на уровне тридцатилетней давности.

Впрочем, на необходимость разработки системы таких инструментов украинские специалисты указывали Национальному банку в течение многих лет. Но там, как страусы, прятали голову в песок и повторяли мантры о спекуляции. А теперь вдруг прозрели и уверяют МВФ в том, что внесут необходимые изменения в правила валютного контроля уже до конца июля этого года.

Второй важный момент заключается в том, что переход от таргетирования валютного курса к таргетированию инфляции необходимо было осуществлять поэтапно, подготовив соответствующие предохранители: создав условия для действенности учетной ставки Нацбанка, обеспечив наличие соответствующих корпоративных инструментов залога для операций РЕПО, допустив к использованию валютные и фондовые деривативы… Согласно Меморандуму с Международным валютным фондом такой полноценный переход на инфляционное таргетирование должен произойти только с апреля 2015 г. А пока же будут проводиться подготовительные работы в соответствии с дорожной картой, которая именно сейчас разрабатывается. А должна была быть разработана год назад и реализована на момент отказа от удержания стабильного курса. Тогда бы мы наблюдали нормальную депрециацию курса (постепенное снижение до уровня 9–10 грн за доллар), а не хаотичный обвал под крики: "Все пропало!". Ничего нового в понимании подобного подхода нет. Надо было просто слушать специалистов.

4. Своевременно ли и на пользу экономике Киев якобы прислушался к точке зрения специалистов Международного валютного фонда? Не навредит ли полученный шок больше, чем дадут потенциальные выгоды?

— Очень хорошо, что это наконец сделано, хотя и слишком поздно (именно поэтому это и стало таким шоком), ведь не только международные, но иотечественные эксперты призывали к этому уже очень давно. Но поскольку никто не пророк в своем отечестве, то почти единственным выходом является продвижение своих идей через международных экспертов. Это касается не только валютной политики. Например, решило (?) правительство наконец создать институт бизнес-омбудсмена для защиты интересов предпринимателей. По предложению Европейского банка реконструкции и развития. Честь ему и хвала. Хотя аналогичные предложения уже не один год звучали со стороны украинских специалистов. Но сейчас не об этом. Меня в свое время очень поразил португальский метод ведения дел с МВФ и другими внешними кредиторами. Короче говоря, во-первых, программу действий МВФ согласовал не только с правительством, но и с оппозицией. Причем дважды: поскольку вскоре после начала таких переговоров правительство изменилось и социалисты стали оппозицией, то кредиторы (МВФ, ЕС и ЕЦБ — так называемая тройка) повторно согласовали параметры программы уже с новым правительством (бывшей оппозицией) и новой оппозицией (бывшими членами правительства). Во-вторых, оппозиция, придя к власти, предложила еще более жесткую программу реформ, поскольку увидела, что в действительности в экономике все еще хуже, чем они ожидали. Таким образом, был достигнут общенациональный консенсус, который и обеспечил (несмотря на довольно неоднозначную оценку этой программы лево-коммунистическими политическими силами и профсоюзами) успешность ее реализации. У нас многие довольно критически относятся к рекомендациям, базирующимся на основе так называемого вашингтонского консенсуса. Но дальше огульной критики дело, как правило, не идет.

Следовательно, нам надо выработать свой "киевский консенсус" относительно основных принципов экономической политики и неуклонно реализовывать их. Экономически наполненной должна быть и наша политика, в том числе внешняя. Для себя я называю это "законом крепкого кофе": чем он концентрированнее, тем крепче. Чем больше политика насыщена экономикой, тем она крепче тоже. Ведь экономическая составляющая делает политику взаимовыгодной, долгосрочной и прогнозируемой.

Ярким примером, кстати, является Соглашение об ассоциации и зоне свободной торговли между Украиной и ЕС, львиная доля которого — это именно экономическая составляющая. Не стоит, однако, ожидать, что после его полномасштабного подписания общественные блага польются широким потоком, как при достижении коммунизма. Соглашение об ассоциации — это реальная возможность для украинского бизнеса выйти на новые рынки и занять высокие конкурентные позиции. Но возможностью еще нужно с умом воспользоваться.

В частности, озвученные европейскими экспертами 500 млн евро наши предприниматели могут получить дополнительно, если объемы и структура украинского экспорта в страны ЕС будут на уровне соответствующего периода прошлого года (май—октябрь). Если постараться, то прибыли могут быть и большими. А если и далее тешить себя мыслью о том, что нашу продукцию охотно будут брать на востоке, то можно остаться ни с чем.

Меня, кстати, всегда удивляло такое неуважение к нашим постсоветским соседям: почему это кто-то решил, что они пожизненно будут покупать у нас низкокачественную, неконкурентную продукцию, имея за свои деньги большой выбор на глобальном рынке? И главное: российская власть хорошо понимает опасность, которую создает ресурсоориентированная экономика, и всячески содействует ее диверсификации. В связи с этим российские компании уже переходят на европейские стандарты продукции и получают соответствующие сертификаты ЕС. Через два-три года, когда такие производители составят критическую массу, сама Россия начнет активно вводить аналогичные стандарты у себя и таким образом будет отсекать конкурентов — поставщиков некачественной продукции, в том числе и из Украины. Или это тоже должны растолковать иностранные специалисты, если своих никто не хочет слышать?

5. Можно ли и как именно исправить катастрофическое состояние государственной политики в сфере образования и науки, которые должны были бы стать первоосновой технологического переоснащения экономики и ее развития? Кто должен прежде всего ею заниматься и какое политическое устройство лучше для развития образования и науки — парламентская республика или президентская?

—Исходя из исторического опыта — просвещенный абсолютизм. Ведь учитывая, что в процессе национального развития государства мы, так сказать, пропустили некоторые этапы, на которых как раз и формируется национальная элита, в том числе интеллектуальная, и закладываются основы уважительного отношения общества к носителям знаний, считаю, что конституционная монархия вполне могла бы быть адекватной моделью Украинского государства. Но это так, сугубо теоретически. Более реалистичным в нынешних условиях был бы прямой патронат президента. Более того, для безопасности государства и будущего страны не менее (а может, и более) важным, чем прямой надзор над силовиками, было бы прямое кураторство президента именно над развитием образования и науки как источником создания человеческого капитала, качество которого будет определять конкурентные позиции страны в мире. Наконец, как говорил Ф.Бекон: "Знание — это сила".

Другой британец, Нил Фергюсон, в своей книге "Цивилизация" указывает на науку, как на один из шести факторов, которые обеспечили преимущество западной цивилизации (наряду с конкуренцией, частной собственностью, медициной, потреблением и отношением к труду). Кажется, ничего особенно нового — меня еще в советское время учили, что наука превратилась в производственную силу. Но, к сожалению, у нас до сих пор финансирование образования и науки рассматривается как бюджетные расходы, а не как инвестирование в развитие экономики знаний. Отсюда, очевидно, и их размер: в США и странах ЕС такие инвестиции достигают 15% ВВП, а у нас — на порядок меньше (это еще оптимистично). То есть об экономике знаний наш министр финансов хорошо знает (я сам еще несколько лет назад был свидетелем одной активной международной дискуссии по этому вопросу, в которой он принимал участие), но недрогнувшей рукой секвестрирует соответствующие бюджетные статьи… Как бывший банкир, он также знает, что "сумасшедшие ставки с надбавками" академикам (о которых критически упоминают в разгар дискуссий о реформировании отечественной науки) — это только зарплата банковского менеджера среднего звена. Как здесь не вспомнить слова Збигнева Бжезинского, сказанные им когда-то по поводу бегства мозгов из стран третьего мира: "Умы, как и сердца, тянутся к тем, кто их больше ценит".

Разрешите напомнить, что по результатам международного исследования в прошлом году наша страна заняла второе место в мире (после Гонконга и вместе с Южной Кореей) по уровню среднего показателя IQ (106 баллов). То есть потенциально наше место — среди "азиатских тигров" (инноваторов), а не "жирных котов" (плутократов). И упомянутый выше "киевский консенсус" — это проблемы анархии, монархии и олигархии, которые необходимо решить как можно быстрее. Но для того, чтобы реально это осуществить, надо сделать так, чтобы современные Сикорские оставались работать в Украине…

Александр Шаров